Мои Воспоминания. Часть 1 - [17]
Новый бет-ха-мидраш, «завидывавший» старому, привлекал к себе порушей и учёных знатоков, благодаря своему габаю[49], очень энергичному еврею. Там же оказались самые способные из хозяйских детей. Но старшие знатоки и просто пожилые люди не оставили старый бет-ха-мидраш, и таким образом существовало два бет-ха-мидраша, полных Торой.
Выше говорилось, что Каменец был благороднейшим городом в Гродненской губернии. И всё же не было недостатка в ссорах. Городские проблемы сразу делили местечко на два лагеря, и в праздничную неделю, когда никакой большой работы не полагалось делать, народ толпился группами на базарной площади, у магазинов, ища, о чём бы поспорить. Там были известные интриганы, способные так дать кулаком, что человек заболеет, острые на язык, известные грубияны. А когда в городе происходило собрание, местом которого был старый бет-ха-мидраш, они являлись со своими кулаками и своими криками срывали собрание. Был там один штукатур, настоящий городской хулиган. Он всегда поддерживал бедных, до которых ему вовсе не было дела. Дело ему было только до своих выходок - он знал, что криками ничего не добьётся, но всё равно был должен кричать, чтоб считалось, что он прав.
Были и тихие интриганы, которые на собраниях не умели рта раскрыть, но между собой, на базаре, переворачивали всё вверх дном, нападали друг на друга, и почти не проходило ни одной праздничной недели без войны. Уж они находили, из-за чего сразиться.
В Каменце было немало ремесленников, но только очень бедных. Помещики обращались по большей части к ремесленникам в Бриске.
В те времена не было города без доносчика. Понятно, что и в Каменце такой имелся, по имени Иче Шейтес. Он был портным, чинил одежду, но мало получал за своё ремесло. Главной его работой было доносить. Но он себя не ограничивал доносами на отдельных лиц, а доносил на весь город. Шёл пешком в Гродно и доносил на весь город, особенно по части «сказок». От губернатора являлась ревизионная комиссия по поводу «сказок», и город впадал в бедность, так как чиновникам из комиссии приходилось давать взятку, и не малую. Под конец пришлось заплатить самому Иче Шейтесу, чтобы перестал доносить. Он просто обездолил всю Гродненскую губернию, стал причиной горя и печали, хотя свой город Каменец он ещё жалел, и потому все должны были быть ему благодарны, не скупясь на лесть, и каждый в душе благодарил Бога, когда доносчик оставил Каменец в покое.
На Рош-ха-Шана[50] и Йом-Киппур[51] он молился в синагоге на возвышении и всю молитву плакал и стенал таким тонким голосом, так взвизгивал, что даже те, кто неспособны были заплакать во время молитвы, начинали плакать от плача и стенаний Иче Шейтеса. Плачем своим он сотрясал молящихся до костей. Он плакал, как человек, которого всё время бьют и мучают.
Помню, как в канун Йом-Киппура, когда мне было девять лет, плач Иче Шейтеса так на меня подействовал, что я, залившись слезами, потерял сознание и в разгар послеобеденного богослужения меня пришлось увести домой. Но сразу же после Йом-Киппура он отправился пешком в Гродно доносить на город.
У Каменца был пригород под названием Заставье, начинавшийся у реки, над которой стояло три моста с тремя водяными мельницами. По реке сплавляли большие брёвна из Беловежской Пущи. Оттуда доставляли в Европу всякую древесину, даже мачтовый лес для кораблей. Высокие деревья рубить запрещалось, и торговцы деревом из Беловежской Пущи – ещё до того, как реб Ицхак Заблудовский из Белостока стал миллионером благодаря этому лесу – воровали высокие деревья, подкупая лесничего. На Заблудовского донесли, что он ворует мачтовый лес, приехала комиссия из Петербурга, и Заблудовский подкупил главу комиссии. Так он вышел из трудного положения, которое пахло каторгой.
После него право рубить лес купил один немец по имени Зигмунд. Он наворовал ещё больше. Жил он так широко, что в местечке говорили, что прусский герцог приказал построить свой дворец по образцу дворца Зигмунда. Он стал одним из первейших представителей золотой молодёжи в Пруссии и так много украл мачтового леса, что зарабатывал в год по миллиону рублей, потом, понятно, их проматывая.
Когда казна запретила продавать в Беловежье лес, Зигмунд купил за полмиллиона рублей именье в Сельце Гродненской губернии и переехал туда из Берлина. Для Берлина его денег не хватало. Пожил в своём имении несколько лет, потом, из-за великолепных балов, которые он устраивал, промотал и это имение и умер бедняком.
Отправленные из Беловежья в Данциг брёвна сплавлялись через Каменец. От Зигмунда и других немцев Каменец имел большой доход. В то время, когда всё это происходило над каменецкой водой, Зигмунд жил у реб Довида-Ицхока, который тогда немало заработал.
Заставье географически находилось недалеко от Каменца. Но по характеру они друг от друга отличались, как восток от запада. Хотя Заставье не имело ни своего раввина, ни раввинского суда, ни резника, ни кладбища – даже товар Заставье покупало в Каменце – зато у Заставья были другие достоинства. Там были сады, и все почти жили с этих садов. Женщины и девушки сидели всё лето в саду и его обрабатывали. Брали с собой ржаной хлеб и ели с огурцом и редькой. Жили бедно, но имели заработок. Только пара семей были там состоятельными хозяевами, со своим положением в городе, со способными детьми. Зато они регулярно интриговали и во всех городских спорах были первыми вояками. Сторонников у них была масса, и раз начавшись, споры могли тянуться много лет. Ещё они постоянно спорили с моим дедом, стоявшим во главе руководства городом; и хотя его они таки боялись, но всё же и копали под него – но так, чтобы никто не заметил.
