Мои Воспоминания. Часть 1 - [16]

Днём в субботу много занимались и много спали. И в летние, и в зимние дни учились после сна и в компании. За одним столом в бет-ха-мидраше учили Гемару вместе с раввином, за другим учили Мишнайот, за третьим – Мидраш, за четвёртым – «Шульхан арух»[41], и всё – с раввинами. За всеми столами сидели простые, рядовые евреи, которые совсем не умели учиться. Зато они умели красиво читать псалмы – с чувством, со вкусом, стих за стихом, по порядку, и это трогало сердца. Потом читали послеобеденную молитву, а после этого шли на третью трапезу – кусок рыбы для хозяев, для всех остальных – селёдка с халой, что уже было скудно.

Потом шли на вечернее богослужение, когда читали большую главу из псалмов «Счастливы те, чей путь непорочен»[42]– с трогательным напевом, говорящим о том, что опять идёт неделя с её горестями и заботами, снова потянется будничная тоска.

На исходе субботы в богатых домах пили чай, заваренный в кувшине, в прикуску с куском сахара. С одним куском можно было выпить два-три стакана чая. Если не ленились, то заваривали ещё кувшин и снова хлебали.

Покончив с чаем, брались за будничные расчёты. Торговцы снова обсуждали с жёнами список товаров, нужных на всю неделю, шинкари – количество спиртного, а евреи, торговавшие с помещиками, решали, что делать у помещика, как с ним стоит себя вести и как говорить.

Обсудив на исходе субботы с женой дела, начинали наутро в воскресенье обычный будничный труд.

Каменец был знаменит как город учёных знатоков; раввины его были из самых известных, хоть жалованья там платили не больше трёх-четырёх рублей в неделю.

К приезду раввина каменецкие знатоки, старые и молодые, готовили вопросы и возражения, чтобы его испытать, и перед своей первой проповедью он чувствовал, что сердце у него чуть не падало от страха перед каменецкими знатоками. Первая проповедь была чем-то вроде пробы. Она должна была состоять из острых толкований и перетолкований, и если знатоки оставались им довольны, он уже знал, что прошёл экзамен.

В те времена было принято среди молодых людей, женатых и имеющих детей, покидать свои дома и ехать учиться в другие города. Потому что дома невозможно спокойно учиться, и они ехали в чужие города и там сидели день и ночь и учились. О пропитании не нужно было беспокоиться: каждый такой поруш у кого-то питался – в соответствии со своим знанием Гемары: самые способные удостаивались питаться у столов богачей, а похуже – ели в бедных домах. Каждый самый мелкий хозяин кормил по крайней мере один или два раза в неделю поруша, так же, как самый бедный хозяин давал есть ученику Талмуд-Торы.

Кроме учёбы, был у поруша ещё один расчёт. В те времена, как известно, городские заправилы сдавали в рекруты, кого хотели, и для этой цели имели хаперов[43], с помощью которых хватали юношей, которых городские заправилы хотели заполучить. Хаперы для этого не ограничивались своим городом, а ехали на поиски в другие города, где юноши прятались, и хотя в ревизских сказках они не числились, ничего было нельзя поделать. Помесячный староста[44] их записывал, и когда сдавали такую не записанную душу, ей давали имя одного из сыновей богатых хозяев, таки записанных в «сказках». Душа превращалась в хозяйского сына, а несчастный отправлялся служить. Такое освобождение от обязанности поставлять солдата хозяин получал даже тогда, когда у него было шестеро сыновей, но за это он давал городу деньги – сотни было достаточно…

В те времена сдавали в солдаты даже мужчин старше тридцати лет, которые уже имели по пять-шесть детей. Тридцатилетнего холостяка было вообще трудно найти. Неженатый парень семнадцати лет считался старым холостяком, и это было уже большим позором. Взятые в солдаты поэтому бывали отцами, иной раз, нескольких детей.

Понятно, что поруша в те времена привечали и ни в какие солдаты не сдавали. В своём родном городе, однако, он сидеть боялся. Но беда в том, что иной раз кто-то из влиятельных граждан, рассердившись на его отца или на его тестя, мог его сдать в солдаты. Такое случалось, и ничего нельзя было поделать.

В Каменце было много порушей, которые сидели и учились. Мои деды, в бытность помесячными старостами, к тому же сборщиками[45] никогда не сдавали никого, кто хоть как-то мог учиться. Пока он ещё сидел в бет-ха-мидраше и мог что-то учить, он был уверен, что от службы он свободен.

В Каменце были лучшие поруши, величайшие знатоки ученья. В большом бет-ха-мидраше стояло больше шестидесяти экземпляров Талмуда – старых и местами потрёпанных, но обходились и такими: дойдя по порванного листа, брали у другого ненадолго его Гемару. В большом бет-ха-мидраше испытывали благоговение перед святостью: там учили величайшие авторитеты, там молились самые крупные хозяева, там за большим столом возле большой печки сидели старейшие люди и рассказывали всякие истории.

В целом, Каменец считался благороднейшим городом во всей Гродненской губернии. Там были учёные и философы, которые учили и философствовали и регулярно были заняты толкованием Гемары, изощряясь в едкости. Придя в бет-ха-мидраш, можно было всегда встретить евреев за всеми столами, занятых или Гемарой, или Дополнениями