Мои странные мысли - [29]

В начале июля отец засобирался в деревню, и тогда Мевлют сказал, что не хочет терять постоянных клиентов в Пангалты и Ферикёе. Он продолжал отдавать бóльшую часть заработанного отцу. Мустафа-эфенди говорил, что откладывает эти деньги, чтобы в деревне построить на них новый дом. Прежде, отдавая отцу деньги, Мевлют рассказывал, как и где он их заработал. Но теперь он больше не отчитывался. Да и отец больше не твердил, что эти деньги – на новый дом в деревне. Впрочем, Мевлют не собирался возвращаться, он решил провести всю оставшуюся жизнь в Стамбуле, как Коркут с Сулейманом. В минуты одиночества и душевной слабости он винил отца, который не смог толком заработать денег в городе и так и не сумел отказаться от мысли вернуться в деревню. Интересно, а об этих мыслях отец догадывался?

Лето 1973 года стало самым счастливым летом в жизни Мевлюта. Они с Ферхатом заработали очень приличные деньги, продавая после обеда и по вечерам игру «Кысмет» на стамбульских улочках. На часть заработанных денег Мевлют купил у одного ювелира в Харбийе, к которому отвел его Ферхат, сто немецких марок и спрятал их в своем матрасе. Он впервые в жизни прятал деньги от отца.

Часто бывало, что по утрам он не уходил из дома на Кюльтепе, в котором он теперь был совершенно один, и тратил время на то, что занимался рукоблудством, всякий раз убеждая себя, что этот раз – последний. Его тяготило чувство вины, что он развлекается сам с собой, но это чувство не переросло в боль либо в чувство неполноценности из-за того, что у него нет девушки или жены. Ведь никто же не станет презирать шестнадцатилетнего лицеиста за то, что у него нет возлюбленной, с которой можно заняться любовью? К тому же, даже если бы его сейчас и женили, Мевлют толком не знал, что нужно делать с девушкой.

Сулейман. Однажды жарким летним днем, в начале июля, решил я наведаться к Мевлюту. Я долго стучал в дверь, но никто не открывал! Я обошел дом, постучался в окна. Даже подобрал камешек и бросил в окно. Видно было, что за огородом давно никто не ухаживал, дом тоже казался заброшенным.

Наконец дверь открылась. «Что с тобой? Что случилось? Почему не открываешь?»

– Я спал! – ответил Мевлют.

Выглядел он усталым и измученным и не походил на только что проснувшегося человека.

Я решил, что он не один; меня охватила странная зависть. Я вошел. В единственной комнате дома давно не проветривали, пахло пóтом. Какая она маленькая… Тот же стол, та же кровать…

– Мевлют, отец говорит, чтобы ты пришел к нам в лавку, – сказал я. – Есть одно дело.

– Что еще за дело?

– Да легкое, не волнуйся. Ну же, пойдем.

Но Мевлют не двигался с места. Может, он ушел в себя с расстройства, что остался на второй год? Поняв, что идти он не собирается, я обиделся на него.

– Слишком часто не дрочи, а то зрение испортишь, память ослабнет, ты понял? – сказал я.

Мевлют, судя по всему, обиделся и на Дуттепе долгое время не появлялся. Наконец мать стала настойчиво просить, чтобы я разыскал его и привел. В лицее имени Ататюрка чертовы псы, что сидят за последней партой, обычно дразнили и пугали младших: «Ой, смотри, а чего это у тебя синяки под глазами? А руки чего дрожат? Ой, и прыщи у тебя почти исчезли, машаллах! Ты что, ручонками баловался? Ах ты, безбожник!» – а могли даже и врезать. Интересно, знал ли Мевлют о том, что некоторые рабочие в общежитиях для холостяков на Дуттепе, куда Хаджи Хамит Вурал селил своих людей, до того увлекались этим делом, что не могли заниматься работой и вынуждены были уехать в деревню из-за того, что теряли силы? Разве его друг Ферхат не говорил ему, что самоудовлетворение запрещено даже у алевитов?[26] Да и для тех, кто состоит в маликитском мазхабе[27], подобное не дозволяется ни при каком условии… У нас, ханафитов[28], этим можно заниматься лишь в случае опасности впасть в зинý, в великий грех прелюбодеяния… Ведь ислам – религия терпимости и логики, а не религия кары. В нашей религии даже дозволено есть свинину, если есть опасность умереть с голоду. Если самоудовлетворение совершается только ради удовольствия, то шариатом это не дозволяется. Но об этом я Мевлюту не говорил никогда, потому что, уверен, он бы посмеялся надо мной, сказав: «А как можно этим заниматься без удовольствия, а, Сулейман?» – и впал бы в еще больший грех. Как вы считаете, может ли такой человек, как Мевлют, которого легко сбить с истинного пути, добиться успеха в Стамбуле?

8. Высота мечети Дуттепе Неужели там живут люди?

Мевлют чувствовал себя на улицах за продажей «Кысмета» гораздо лучше, чем дома у Акташей рядом с Сулейманом. Вот Ферхату он мог сказать все, что только приходило ему на ум. Летними вечерами, ужиная у Акташей, к которым Мевлют ходил только потому, что боялся одиночества, он сидел не раскрывая рта, так как знал, что каждое его слово вызовет унизительные подколки со стороны Сулеймана или Коркута. «Ах вы, шакалы такие, оставьте в покое моего дорогого Мевлюта!» – часто говорила тетя Сафийе. Мевлют понимал – если он собирается задержаться в городе, то ему нужно сохранять хорошие отношения с дядей Хасаном, Сулейманом и Коркутом. Четырехлетняя жизнь в Стамбуле породила у Мевлюта мечту создать собственное дело, не доверяясь родственникам. Он собрался начать бизнес с Ферхатом. Однажды оба паренька отправились на ипподром Вели-эфенди, и там любопытные до скачек азартные мужчины смели все призы в их игре за два часа. Так им пришло в голову ходить на футбольные стадионы, на церемонии открытия футбольных сезонов, на летние турниры, на баскетбольные матчи во Дворце спорта и искусств. Они мечтали о совместном деле, которое они создадут в будущем на деньги, заработанные этой новой идеей. Любимой их мечтой была мечта о собственной столовой или, по крайней мере, буфете, который они вместе когда-нибудь откроют в Бейоглу. Когда Мевлюта озаряла очередная новая идея насчет заработка, Ферхат всегда говорил: «А в тебе сидит настоящий капиталист!» Мевлют не считал, что это хорошо, но все равно гордился.