Мои странные мысли - [22]

Скелет. Наш мужской лицей имени Ататюрка на Дуттепе, признаться, был основан для детей чиновников, адвокатов и врачей, проживающих в кооперативных домах района Меджидиекёй и его окрестностей, с целью дать детям качественное государственное образование. К сожалению, за последние десять лет холмы вокруг обросли целыми кварталами незаконно возведенных жилых домов, и, когда в лицей хлынули толпы детей мигрантов из Анатолии, обстановка в школе коренным образом изменилась. И хотя многие из учеников лицея занимаются торговлей и пропускают занятия, хотя многих отчисляют за воровство, драки и угрозы учителям, классы все равно заполнены до предела. Прекрасно оборудованные кабинеты, рассчитанные на тридцать учеников, к несчастью, вынуждены принимать до пятидесяти двух человек. За партами для двоих сидят по трое. Когда звенит звонок, на лестнице начинается такая давка, что некоторые слабые здоровьем ученики падают в обморок, и мы, учителя, вынуждены приводить их в чувство лимонным одеколоном у себя в учительской… Рассказывать о чем-то такой толпе невозможно… Приходится пользоваться лишь одним способом – заставлять школьников зубрить уроки. Ведь зубрежка не только улучшает память ученика – она прививает ему уважение к старшим.

Еще в первые полтора года своего пребывания в школе Мевлют понял – если он собирается стать, как говорил директор, «ученым человеком, которым гордился бы сам Ататюрк», то ему следует завести дружбу с мальчиками из верхних кварталов, у которых всегда в порядке и тетради, и галстук, и домашнее задание. Правда, в школьном дворе он познакомился с несколькими пареньками, которые хоть тоже и жили в гедже-конду, но к учебе относились серьезно, однако в этом вавилонском столпотворении подружиться с ними не смог.

В конце концов он сблизился с некоторыми мальчиками из хороших семей, которые занимали первые парты и всегда делали домашнее задание. Мевлюту было приятно сидеть рядом с ними. Когда учитель задавал вопрос, то Мевлют, как и они, всегда с готовностью поднимал руку, хотя мог и не знать ответ.

Ребята из верхних кварталов, с которыми ему так хотелось подружиться, оказались странными: выяснилось, что они в любой момент могут обидеть ни за что ни про что. Однажды снежным зимним днем, в первом классе, одного из таких мальчиков, по прозвищу Дамат[23], чуть было не задавила на переменке несущаяся и орущая толпа. Злой и испуганный, он внезапно повернулся к стоявшему рядом Мевлюту и сказал: «Понаехало тут деревенщин. Скажу отцу, чтобы забрал меня из этой школы, не хочу сюда больше ходить».

Дамат. Я очень люблю красивые галстуки и пиджаки, а еще иногда перед школой я пользуюсь отцовским лосьоном после бритья. Отец у меня врач по женским болезням. Из-за лосьона уже в первые месяцы в школе меня прозвали Женихом. Конечно, в классе, где стоит несвежий воздух и воняет пóтом, приятный запах обращает на себя внимание. В те дни, когда я не пользовался лосьоном, меня спрашивали: «Ну что, Жених, сегодня свадьбы не будет?» Но я-то не неженка какая-нибудь, как, видимо, решили некоторые. Однажды я здорово врезал одному шуту, который решил посмеяться надо мной. Мой скупой папаша не хочет платить за частную школу, поэтому я здесь.

Однажды мы с Мевлютом разговаривали на уроке и учительница по биологии Жирная Мелахат закричала: «Мевлют Караташ, ты слишком много болтаешь, ну-ка, марш за последнюю парту!»

– Ходжа[24], мы больше не будем мешать вам! – примирительно ответил я, защищая Мевлюта. Мне хорошо известно: Мелахат никогда не сошлет за последнюю парту такого, как я, мальчика из хорошей семьи.

Но вредная биологичка настояла на своем.

Мевлют не слишком горевал. Его и раньше выгоняли за последнюю парту, однако прилежание, наивное и детское выражение лица и неизменно поднятая рука всегда давали ему возможность вернуться обратно. Некоторые учителя, чтобы хоть как-то успокоить орущий класс, специально пересаживали учеников. В таких случаях Мевлют особенно преданно и просительно смотрел учителю прямо в глаза, и его усилия обычно увенчивались успехом: его пересаживали вперед, но затем удача вновь отворачивалась, и он снова попадал на заднюю парту.

В другой раз, когда Мелахат вновь вознамерилась отправить Мевлюта за последнюю парту, Дамат стал смело спорить: «Ходжа, пусть он сидит впереди; вообще-то, он очень любит ваш урок».

– Ты что, не видишь, что он длинный как жердь? – не унималась тиранша Мелахат. – Из-за него никому с задних рядов ничего не видно!

Так как Мевлют потерял целый год в деревне после окончания начальной школы, он был старше одноклассников. Возвращаясь за заднюю парту, он неизменно смущался, ведь у него в голове возникали странные фантазии: он только-только научился ублажать себя, и эта привычка странным образом соединялась у него в голове с дородным телом биологички. К тому же и однокашники с задних парт встречали его аплодисментами и кричали: «Мевлют идет в норку, Мевлют идет в норку!»

За последними партами обычно сидели хулиганы, лентяи, полные дурни, вечные второгодники, буяны-переростки и кандидаты на отчисление. Многие из этой публики вскоре находили работу и бросали школу, а кто-то, наоборот, не мог нигде найти себе места, кроме как в школе, и уныло взрослел на школьной скамье. В отличие от хулиганья, Мевлют воспринимал заднюю парту как наказание. И в своем убеждении он был прав. Учителя, и прежде всего учитель истории по кличке Рамзес (он и в самом деле был похож на мумию), по горькому опыту знали, что все попытки научить чему-то задние парты совершенно напрасны.