Мои сны глазами очевидцев - [31]

Ответ: "Здравствуй, Олег! Черты твоего характера тут совершенно не при чем. Среди тех, кто одинаково занимается сексом, люди с массой разнообразнейших характеров. И "знакомство" в сексе не главное. А главное получение физического удовольствия, о чем свидетельствует и многовековое существование института проституции. По поводу женитьбы: это все психология, а не сексология. Многие люди не женятся, не выходят замуж, не рожают, но это не мешает им заниматься сексом с теми, кто так же, как и они, не хочет заводить семьи. Хорошо, что ты не хочешь никого завлекать, но ведь полно девушек, которые не собираются за тебя замуж, но не прочь поразвлечься. И все равно ведь ты завлекаешь девушек. Ты сам себя и других стараешься убедить в существовании какой-то патологии, пытаешься таким образом объяснить свою особенность. Никакой патологии у тебя нет, это видно мне как женщине, которая с тобой довольно близко общалась. Не говорю уже о том, что люди, у которых действительно патология, своей патологии не замечают и никогда о ней не говорят. Все, чем ты отличаешься от других мужчин, это неопытность и сексуальная необразованность. В этом нет твоей вины. Но ты не хочешь это положение исправить, не хочешь его даже признать, и, чтобы не признавать, сам себе объясняешь свою "особенность" то "патологией", то чертами твоего характера, которые в сексуальной жизни тоже не при чем. Человек часто боится начинать учиться, боится, что не научится, и тем самым разочарует в себе окружающих, разочаруется сам в себе, зря потратит силы и время. Но ты ведь причиняешь массу неприятностей себе и окружающим тебя женщинам. А ведь этого можно избежать и, уверяю тебя, очень просто. Хочешь, поучимся вместе? Если ты будешь прислушиваться к моим рекомендациям, у нас может получиться полноценный секс. И ты уж тогда сознательно будешь выбирать, что тебе больше подходит - женщина или мастурбация. Надя"

Матрешкин: "Привет, Надя! Готов попробовать "поучиться вместе". Обещаю прислушиваться к твоим рекомендациям. Я знаю, что ты желаешь мне добра. Иными словами, я готов смирить свою гордыню - впервые в жизни... Думаю, мне хватит на это душевных сил и уравновешенности. Олег"

А мне этого что-то совсем не хотелось.

Познакомились мы так.

Я уже давно сидела в редакции у своего приятеля Финкеля, принесла ему рецензию на книжку любимого человека. Был вечер, коньяк кончился, а деньги на следующую бутылку не появились. Вдруг дверь открылась и вошел Черный Человек. Кадык у него был затянут в воротничок, как у кальвиниста. "О, рецензент Матрешкин! Пришла беда - отворяй ворота!" - закричал редактор Финкель. Матрешкин сел и принялся делиться впечатлениями от сборника статей критика Мочульского. "Знаешь что! - сказал Женя Финкель, - хочешь говорить с нами об этом говне - сходи за водкой и закуской" Матрешкин кивнул и вышел. Я сказала: "Какой неприятный этот Матрешкин! А если он принесет лимонную водку и зеленые яблоки, я вообще умру!" Надо ли говорить, что Матрешкин принес зеленые яблоки и лимонную водку? "Умирай, мать!! Нет, ты давай умирай, мать, ты обещала!!!" - закричал потрясенный Финкель.

Потом я думала, что они меня провожают, и гордилась перед людьми в метро, но оказалось, что они идут ко мне в гости. У меня дома Финкель лег на кровать и сказал: "Я, пожалуй, поживу здесь до понедельника!" Матрешкин скромно сел в кресло и принялся наизусть читать "Демона" со слов "Я тот, которому внимала..." Когда прошло два часа и Матрешкин стал повторяться, я разбудила Финкеля и сказала, что его портфель уже за дверью. Матрешкин свой портфель вынес сам.

Матрешкин списал номер моего телефона с рецензии, стал названивать и разговаривать о литературе. Он даже еще раз пробрался ко мне в квартиру: позвонил из автомата и сказал, что "оказался в моих краях, страшно замерз и сейчас забежит погреться, буквально на минутку" Мои края практически бескрайни, поэтому у меня Матрешкин оказался только через час. Я заговорила о трансцендентном, и Матрешкин, судорожно впиваясь в ручки кресла, словно его выдувало оттуда метафизическим сквозняком, стал объяснять, что не разбирается ни в чем, кроме филологии.

Матрешкин казался мне Газетным человечком и скучнейшим занудой. Он все время пытался заполучить меня в гости, но безуспешно. Наконец Матрешкин купил компьютер, а мне как раз понадобилось редактировать новую книгу любимого. Так мы стали домочадцами. Долгими зимними вечерами я сидела за компьютером Матрешкина с гениальными текстами на интимно мерцающем экране, а Матрешкин утопал в кресле и страсти где-то в недрах комнаты и читал мне вслух то Гессе, то Майринка, то Виктора Ерофеева... Чем ближе была весна, тем ближе пододвигалось ко мне кресло Матрешкина, тем чаще проза заменялась стихами.

Я привыкла к присутствию Матрешкина, подающего еду мне прямо к компьютеру, посапывающего на диване или склонившего голову мне на плечо во время футбольного матча... (Футбол мы смотрели вместе, потому что и мой возлюбленный, и Матрешкин болели за один и тот же клуб)

Матрешкин оставался существом низшего сорта, но стал чем-то вроде любимой собаки, которой позволяется спать в постели с человеком и лизать хозяйские руки. Однако до скотоложства было все еще далеко. Матрешкин нонстопом читал Лермонтова и Гумилева, перебирая мои волосы и целуя уши, а я углублялась в бессмертные строки, расставляя в них знаки препинания.