Мои седые кудри - [6]

С некоторых пор фашистское командование ввело военные патрули на железных дорогах, которые должны были обеспечить безопасность передвижения эшелонов с военными грузами. Это осложняло боевые действия партизан, и они вынуждены были идти на самую невероятную военную хитрость.

Зеленеющее поле, тянувшееся от опушки леса к полотну железной дороги, поросло редким невысоким кустарником, который здесь подходил почти к самой насыпи. Вдоль нее, то выбегая из кустарника на открытое поле, то прячась снова в кустах, тянулась проселочная дорога, по сторонам которой виднелись две свежевспаханные черные полоски.

«Где же они? — подумал Харитон. — Не заблудились ли в лесу?» Он присел и стал ждать. Порадовался тому, что никем не замеченный подобрался к полотну железной дороги. Это цель. В сумке мина, гранаты — в карманах. Одна — энзе: для себя.

Уже пятые сутки пятерка Хатагова охотится за воинскими эшелонами в районе Вилейка — Молодечно — Воложин. И безуспешно. Вот и вчера сорвалась операция, да еще в перестрелке были убиты два товарища. Еле-еле удалось отбить у врага их тела и похоронить в лесу.

Хатагов ожидал своих товарищей и вел наблюдение за местностью. Перед ним ходил по шпалам немецкий часовой. Он был снабжен рацией и при малейшей опасности мог вызвать подмогу. «Интересно, нет ли с ним напарника?» Наблюдал он за немцем долго и пришел к убеждению, что на этом участке солдат один. Он пунктуально нес свою службу и, прохаживаясь, не спускал глаз с блестевшей колеи.

Неожиданно Хатагов увидел двух крестьян, которые вышли на вспаханные полоски земли. Казалось, они уходили на обед и теперь снова вернулись к своим полоскам, но не поладили между собой и затеяли перебранку. Явственно доносились слова.

— Ты что на моем сеешь? — кричал один.

— Это мое поле, — орал другой, размахивая граблями.

— Проваливай отсюда, пока цел, — накинулся на соперника первый и поддал кулаком под корзинку другого, да так, что у того семена высыпались на землю.

Пострадавший взревел и бросился на обидчика, повалил его, и, сплетясь в клубок, они начали кататься по пашне.

Хатагов с нетерпением наблюдал, что же будут дальше делать его товарищи.

Часовой тоже следил за ссорой и от души смеялся нежданному развлечению. Но когда драка разгорелась, он вдруг решил разнять дерущихся. Спустившись с насыпи и потрясая автоматом, он направился к ним.

«Пристрелит», — испугался Хатагов.

Когда же немец подошел к дерущимся и стукнул первого попавшегося под руку прикладом автомата, произошло то, чего ожидал Хатагов, — крестьяне навалились на солдата, свалили его с ног. Прежде чем тот успел опомниться, у него уже был кляп во рту, и Иван Плешков связывал немцу руки. Второй крестьянин был Петром Адамовичем. Они быстро потащили немца в лес, подальше от дороги.

Подавляя радостное возбуждение, Хатагов только произносил про себя: «Ай да молодцы!»

Путь к «железке» был открыт. Хатагов не раздумывал. Саперное мастерство он не только сам хорошо знал, но и обучал этому рискованному военному искусству других.

Проворством и ловкостью он тоже мог поделиться.

«Скоро должен пройти поезд, скоро должен пройти воинский эшелон, — стучало у него в голове. — Подползти к полотну, взобраться на насыпь, разгрести под рельсом песок и щебенку, вложить в лунку мину. К капсюлю прикрепить шнур. Шнур сто метров. Хорошо, хватит вон до того куста. Там выемка — в, ней и укроюсь…»

«Да… проверить подходы к полотну. Они могут быть заминированы». Хатагов полз на четвереньках, когда его прикрывали высокие кусты, и на животе там, где было открытое поле. «Только бы не нагрянул разъездной патруль. Только бы не обнаружить себя».

Хатагов, внешне казавшийся неуклюжим, сейчас полз так ловко, будто специально только и обучался этому искусству. Полз, оглядываясь, вслушиваясь в тишину. От физического и нервного напряжения пот струился по его лицу. Сумка с миной и саперная лопатка стали во много раз тяжелее.

Но вот наконец насыпь.

С наступлением сумерек туман стал лиловым, умолкли робкие голоса птиц. Вечерний ветерок был ласковым и облегчал дыхание. Хатагов привычно стал выгребать из-под рельса слежавшуюся землю. Предчувствие близкой удачи придавало сил и смелости. Вот уже и лунка готова. В нее с каким-то благоговением и чувством нежной заботы Хатагов вкладывает мину, вот уже и капсюль на месте. Он тщательно маскирует место, где зарыта мина, прикрепляет конец шнура к капсюлю и ползет обратно, разматывая шнур с матовины.

Когда он подполз к кусту, за которым укрылся, посмотрел на часы. «Так и есть, — подумал про себя. — За считанные минуты все сделал, а думал, что целый час вожусь… Что это? Поезд? — Прислушался. По большаку прогрохотал грузовик. И снова кругом воцарилась тишина. — Если, — размышлял Хатагов, — немцы пустят впереди поезда платформы с песком — это не беда. Но могут пустить бронепоезд, тогда дело осложнится».

Он сидел в яме, за кустом, на веточках которого только-только распустились маленькие листочки, и сердце его сжималось от тревожного ожидания. Он вдруг почувствовал сильную усталость, хотелось пить, есть. В сумке у него был хлеб и несколько вареных картофелин, он достал было одну картофелину, но есть не мог. Положил обратно. То ему казалось, что время слишком долго тянется, то слышался шум приближающегося поезда. Но на поверку оказалось, что все идет своим чередом.