Мои седые кудри - [4]

— Добрый вечер, — сказал Хатагов, подойдя к костру.

— Добрый, — ответил как бы нехотя старик с двустволкой.

Остальные промолчали.

— Что, друзья, примолкли, — продолжал Хатагов, — или комар на язык сел? Разрешите хоть у костра погреться.

— Что ж, присаживайтесь, — медленно проговорил сухощавый мужчина, изучающе глядя на Хатагова, — прогрейте свои бесценные кости, в лесу-то небось отсырели.

«Это, наверное, старший, — подумал Хатагов, — но никак не Батя». А вслух сказал:

— Кости наши не такие бесценные, как стойкие. А ты, дед, чего хмуришься, — обратился он к старику, — нас испугался, что ли?

— Вашего брата мы не боимся, но маненько опасаемся, — ответил старик, скручивая «козью ножку». Суровость старика, его пренебрежительный взгляд и воинственный вид недвусмысленно подчеркивали его полное презрение к ночным пришельцам.

— А курить-то можно? — спросил Хатагов деда.

— Кури, если есть чего, — ответил тот.

Хатагов сообразил, что дед, конечно, не десантник, а один из тех крепких, не сгибаемых никакими невзгодами людей, которые поднялись на борьбу против фашистских захватчиков по всей Белоруссии и каких он, Хатагов, уже повидал в этих краях немало. Дед, видно, тоже догадывался, что перед ними либо бывшие воины Красной Армии, либо попавшие в беду партизаны, и не спешил выказывать своего недовольства.

— Значит, табачку пожалел или боишься руку со своей пушки снять? — с иронией спросил Хатагов.

— Я-то не из пугливых! — отвечал старик. — Это вы — увидели фашистов и пулеметы покидали. А я из этой пушки еще по самому Гитлеру пальну. — Он погладил свое ружье. — Твои бы годы мне. На, закуривай. — И старик протянул Хатагову кисет с самосадом.

— Мы, дедушка, тоже партизаны, — говорил Хатагов, — да вот в беду попали. Теперь бродим по лесу, десантников ищем. От них помощи ждем.

Дед слегка оживился, но ничем не выдал своего удивления.

— Партизаны, — хмыкнул он.

Ухмылка деда показалась настолько обидной Хатагову, что его кавказский характер чуть было не показал себя. Сдерживая гнев, Хатагов не без раздражения ответил:

— Не зли меня, старик, мы не меньше вашего ненавидим Гитлера, а горя, может, и больше хлебнули.

При этом он сжал кулаки.

— Силы-то у тебя хватит, — вмешалась в разговор девушка, глядя на огромные кулаки Хатагова, — а вот хватит ли ума?

— Ты, девушка, не мешай, я горец, из Осетии, и ни от кого обиды не стерплю! — резко сказал Хатагов.

Девушка тем временем поставила на высокий пенек миску с горячим супом, достала из сумки три ложки и предложила задержанным отведать горяченького.

— Поешьте, гости, после обижаться будете, — мягко, с улыбкой проговорила она.

«Гости» ели, и каждый из них размышлял, что делать дальше.

Едва они успели опустошить миску с супом, как из-за деревьев к костру подошел в сопровождении нескольких человек плечистый мужчина в плащ-накидке. Хатагов сразу определил, что это не иначе как сам Батя. Огромным усилием воли он подавил в себе желание вскочить и закричать от радости.

— Кого в лесу ищете? — спросил плечистый, подойдя почти вплотную к Хатагову. Тот вытянулся по-военному и, словно отдавая рапорт, ответил:

— Мы узнали, что в этом лесу высадился отряд десантников во главе с Батей. Его мы и ищем!

— В гестапо или в полиции вас проинформировали?

«Начинается», — подумал Хатагов, но решил на колкости не отвечать.

— Мы видели вас вчера утром. Вы проходили мимо деревни, лесом. Батя, дорогой, не испытывайте нас, вы же видите, что мы свои.

— Бати здесь нет. Он вчера перебазировался. А мы — местные.

— Товарищ полковник, — упрекнул его Хатагов, — зачем комедия! Вся наша надежда на вас. Нас много, а связи с Москвой нет. Вы понимаете…

— Ты не горячись, — прервал его Батя (это точно был он), — ну, предположим, я вам поверил, принял вас в отряд. Но вы ведь попросите вооружить вас. А чем? Свое отдать?

На этих словах Батя положил руку на маузер, висевший у него на правом боку под распахнутой плащ-накидкой.

— Сами добудем, — продолжал горячо Хатагов. — Приходилось.

— Почему ушли от Кузнецова?

— Приказ выполняли! Его же приказ.

Ни Хатагов, ни его друзья не могли даже предположить, что их действия, их пребывание в отряде Кузнецова были отлично известны полковнику Линькову; он вел за ними наблюдение в лесу, и двое местных жителей, с которыми беседовал Хатагов, дали знать Бате, что его отряд разыскивают попавшие в тяжелое положение партизаны. Имел он и другие данные о делах группы Хатагова. Но обстановка требовала проверки людей в личной беседе, требовала крайней осторожности и осмотрительности.

— Вас тут четверо да шестеро ждут вашего сигнала…

— Откуда знаешь, сколько нас? — перебил его Хатагов.

Линьков улыбнулся:

— Лес шепнул на ухо. Вот ты говоришь, что горец, осетин, — спросил неожиданно он. — Напомни-ка мне имена знакомых тебе земляков-офицеров. Может, найдутся общие знакомые.

Хатагов назвал нескольких, в том числе Хаджи-Умара Мамсурова, сказав, что это его сосед по селению Ольгинское.

— Правда? — обрадовался чему-то Линьков. — Полковник Ксанти, так, кажется, называли этого осетинского «испанца»?

— Да, — ответил Хатагов, и в душе у него потеплело. — О нем Хемингуэй писал, как о герое Испании.