Мои седые кудри - [37]

Я уже приготовила мину, обернула ее в штанишки Вилли и стала выжидать. А время летит. Посмотрела на часы — уже одиннадцать. А в одиннадцать мы договорились с Марией Осиповой встретиться в сквере. Я опаздывала и от этого стала еще больше волноваться. Теперь задача моя состояла в том, чтобы отвлечь дежурного офицера от дверей. Я подошла к нему и спрашиваю:

— Господин офицер, вы и сегодня не завтракали?

Он вскинул на меня равнодушный взгляд и буркнул:

— Нет!

— Так чего же вы ждете, — говорю, — на кухне я для вас кофе приготовила, бутерброды и пирожки с мясом.

Он несколько оживился, но еще колебался. А я заранее договорилась с кухаркой, пообещав ей пять марок, чтобы сварила для него кофе.

— Идите на кухню, господин офицер, — говорю, — я попросила кухарку специально для вас кофе сварить. Какой кофе! Вы всегда так заняты, господин офицер, — говорю, — что совсем о себе забыли. Нельзя так! Если позвонят — я крикну вам.

— Данке, данке, — проворковал он и начал спускаться вниз по ступенькам.

Я быстро обошла все шесть комнат третьего этажа. В комнатах никого не оказалось. Зашла в спальню. В ней стояли две кровати. На ковре, у генеральской кровати, — овчарка Люмпе. Она всегда там лежала — ожидала прихода фон Кубе. Люмпе внимательно посмотрела на меня своими умными глазами, как бы спрашивая: «А тебе здесь что нужно?» — и вильнула хвостом. «Признала», — подумала я. Овчарка меня знала, никогда не лаяла на меня и даже часто принимала от меня лакомства. Сейчас я тоже дала ей кусочек сахара. Сахар Люмпе взяла из моей руки, но когда я хотела залезть под кровать, овчарка насторожилась и перестала хрустеть сахаром. Тогда я штанишками Вилли начала вытирать пол, и это привычное для овчарки движение не вызвало у нее никаких подозрений. Так я забралась под кровать. Отслонив холстяную обшивку, я оттянула пружину и положила между нею и рамой матраца мину. Проверила — крепко ли она сидит в своем новом гнезде. Убедившись, что все сделано как надо, я вылезла из-под кровати. Люмпе все же почуяла что-то недоброе. Начала беспокойно ходить по ковру. Хвостом вилять перестала, уши насторожила. Я дала ей еще кусочек сахара, она его взяла, но очень неохотно. Приговаривая: «Люмпе, хороший Люмпе», я медленно вышла из спальной комнаты и стала вытирать пыль и поправлять ковровые дорожки в коридоре.

Дежурный офицер, снова занявший свое место у телефона, помахал мне рукой и послал воздушный поцелуй. Я погрозила ему пальцем и сказала, что никто не звонил.

Посмотрела на часы — время поджимает. Меня ведь уже давно ждут Мария и Валентина. Надо торопиться!

Я сняла со щеки повязку, взяла свою сумочку, становившуюся уже исторической (кстати, эта сумочка теперь в Музее истории Великой Отечественной войны в Минске), портфель со своим бельем и вышла из особняка.

Шла я спокойным медленным шагом и, лишь увидев Марию Осипову в сквере, бросилась бегом к ней навстречу.

— Все в порядке, Мария! — проговорила я, переводя дыхание.

Тут же к нам подбежала Валентина, отпросившаяся у своего шефа. Она еще издали, не удержавшись, спросила:

— Как?

Я подняла большой палец.

— Ой, Галка, какая же ты молодец! — бросаясь мне на шею, проговорила Валя.

— Поверишь ли, — вполголоса сказала Мария, — как ушла от тебя вчера, вот настолечко глаз не сомкнула. Все о тебе думала.

Мы прошли сквер, вышли на улицу и свернули за угол. Там нас ждала полуторка замечательного подпольщика Коли Фурца. Он помог нам взобраться в открытый кузов машины, сел в кабину и включил мотор. Машина тронулась.

Немного проехав переулками и улицами, мы выехали из города и влились в общий поток машин, мчавшихся по Минскому шоссе.

Глава восьмая ЧЕРНЫЕ ФЛАГИ НАД РЕЙХСТАГОМ

Небольшая затерявшаяся в белорусских лесах деревня Янушковичи жила своей напряженно-беспокойной повседневной жизнью. Деревня была пристанищем для многих партизан, базой их короткого отдыха после боевых операций, утомительных бросков и походов, после ночных стычек с оккупантами.

В Янушковичах был оперативный штаб бригады Димы — отсюда уходили на боевые задания народные мстители, здесь встречали возвращавшихся героев и первыми узнавали о новостях. В самые трудные дни оккупации жители деревни не оставляли своего основного занятия — они сеяли хлеб, сажали бульбу, ухаживали за скотом. Весенний сев в сорок третьем году они провели под лозунгом: «Весь урожай будет наш!» Кто первым выдвинул этот лозунг, трудно сказать, но теперь все сходятся на том, что родился он в голове комиссара бригады Хатагова.

Сеять, выращивать и убирать урожай часто приходилось под пулями врага. Деревня не один раз побывала в руках у немцев, но все же закрепились в ней партизаны.

Когда эхо Сталинградской битвы по всему миру прокатилось предвестником гибели гитлеровского режима, в Янушковичах тоже все приободрились и повеселели. Появилась надежда на скорое избавление от немецко-фашистских захватчиков, активизировалась борьба партизан, и отряды стали пополняться новыми людьми.

В нескольких километрах от Янушковичей расположились две деревушки — одна Рудня, а другая, чуть подальше, — Кременцы. В Кременцах была главная база. Там были блиндажи главного штаба бригады Димы, работала рация, велась двусторонняя связь с Москвой.