Мои часы идут иначе - [40]

Так мы и делаем.

Месть этих маленьких шавок от искусства я ощущаю на себе очень скоро; как выясняется, власть их простирается далеко: на роли, которые предназначались мне, берут других актрис — разумеется, всегда с «глубоким сожалением», с беспомощным пожиманием плеч.

Так продолжается год.

У меня нет существенных сбережений, на которые можно было бы длительное время жить с семьей, и я вынуждена продать свой автомобиль, уволить шофера и научиться наконец-то ездить на велосипеде…

Тем временем я пытаюсь как-то оживить свои заграничные связи, но это не так просто и поначалу тоже не дает результатов. И тогда не остается ничего иного, как сбыть следующую вещь — один из моих ковров.

И вот тут звонит Альфред Хичкок из Лондона. Мне предлагают главную роль в детективе «Мэри»*. Ковер спасен.

Хичкок оказывается необыкновенно умным, любезным человеком с обезоруживающим, совершенно особым чувством юмора; и похож он на кого угодно, только не на англичанина, скорее русского — своей дородностью и хлебосольством.

В Лондоне мне удается заключить договор на съемки в Париже — фильм «Деньги» по роману Золя.

Но и в Париже политика настигает меня, точнее, мой автомобиль. Возвращаюсь из студии на Елисейских полях в свой отель и вижу — он полностью искорежен, на груде обломков грубо нацарапано: «Боши — свиньи». Причина подобного вандализма в том, что немецкие войска без объявления вошли в Рейнскую область, занимаемую Францией со времен первой мировой войны.

Я возвращаюсь в Германию. Кто позаботился о том, чтобы я вновь смогла сниматься, не знаю. Возможно, свою роль сыграл положительный резонанс в международной прессе, меня снова стали воспринимать как немецкую актрису, которая содействует восстановлению мирового культурного значения Германии. В любом случае я опять занята. Более того, становлюсь «государственной актрисой»: в одно из воскресений нам в дверь звонят двое господ, чинно просят прощения за вторжение, представляются чиновниками министерства пропаганды, торжественно выстраиваются передо мной и зачитывают указ: за «вклад в киноискусство и театр» меня производят в государственные актрисы.

Я благодарю «за цветы», которые господа, конечно же, не принесли, и узнаю, что и других коллег постигла подобная оригинальная и неожиданная честь; на деле почетное звание бессмысленно, оно не приносит ни денег, ни пенсии по старости, напротив, поначалу вызывает лишь раздражение. Я езжу на иностранном автомобиле, подержанном «паккарде». Но мне дают понять, что немецкая государственная актриса не должна ездить на «иностранном». «Это нежелательно», — передает мне министр Геббельс через доверенных лиц. Пришло время, когда в Германии все должно быть немецким. Через тех же доверенных лиц я отвечаю министру, что на «мерседес», к примеру, денег у меня нет, но я согласна ездить на любой другой представительной немецкой машине, если правительство мне ее подарит. Геббельс чувствует иронию. Государственные автомобили не предусмотрены для государственных актеров, слышу я его ответ через посредника. На этом автомобильная тема исчерпана.

В это время я снимаюсь в одном из самых моих любимых и вообще самых известных немецких фильмов — «Маскараде» — с Паулой Весселы, Адольфом Вольбрюком, Петером Петерсеном, Юлией Сердой, Вальтером Янсеном, Хансом Мозером. Режиссер — Вилли Форст.

Это открытие молодой актрисы Весселы и одновременно ее триумф. Ее неподражаемый голос, обворожительная естественность и милая лучезарность в одну ночь вознесли ее до небес.

Это и огромный успех Адольфа Вольбрюка, который доказывает, что в роли утонченного бонвивана он способен на большее, нежели просто играть красавчика, каковым был и в жизни. Позднее он эмигрирует в Англию, поскольку кто-то из его дедушек или бабушек «неарийского» происхождения. Там благодаря своим способностям к языкам легко сходится с людьми и после войны возвращается в Германию зрелым и еще более искусным и утонченным мастером.

И в первую очередь это доказательство выдающегося режиссерского таланта Вилли Форста. Именно «Маскарадом» он утверждает себя на всю свою последующую режиссерскую карьеру как мастер жанра «каммершпиль» в кино. Он не поддается чужим влияниям, дисциплинирован, пунктуален, точен, непреклонен в своих решениях, но всегда уважителен к коллегам.

Вилли Форст распределяет главные и второстепенные роли в соответствии с «учением о гармонии»: не существует «звезд» — как в слаженном оркестре, существуют только высококлассные специалисты, соучастники совместного творчества.

У него это заходит настолько далеко, что, к примеру, для фильма «Бургтеатр»* он делает «пробные съемки» Вернера Краусса, прежде чем окончательно утвердить его на роль. Конечно же, Краусс, десятилетиями причисляемый к сонму великих актеров театра и кино, не хочет пробоваться. Но Форсту известен страх Краусса перед крупными планами. Как только камера подъезжает к нему вплотную, Краусс начинает нервничать, он не переносит этого «монстра», дрожит, как ребенок перед фотоаппаратом.

Форст снимает у Краусса этот детский комплекс, и ему удается воплотить в жизнь то, о чем мечталось, — съемки крупным планом как стилистический прием.