Мои часы идут иначе - [11]

Центр веселья всегда обезьянка. Взбредет ей в голову — она повиснет на люстре, а оттуда перепрыгнет на гардину; потом вдруг вскочит проходящему мимо на плечи и примется дергать его за волосы. Будучи в настроении, она часами развлекается так и по всему дому. Наконец, утомившись, забирается в свою клетку с подогретыми кирпичами, накидывает на себя одеяло и дружелюбно ухмыляется нам. Иногда с нашими веселыми зверюшками происходят и печальные события. Например, Мишка, медвежонок, погибает от собственной прожорливости: во время сбора винограда, когда мы со всеми остальными собираем виноград в корзины и бочки, Мишка вместе с нами. Он возится с собаками и заодно постоянно таскает виноград. Вечером мы уводим его на большую стеклянную террасу, где живут морские свинки, японские мышки и кролики. Но любовь к сладкому винограду не дает Мишке покоя. Он вышибает стекла, пробирается в виноградник и набивает свое брюхо вволю. С бурчащим животом возвращается и продолжает колобродить: терраса ему уже не по нутру, он забирается в одну из собачьих будок. Там его находит Тук, сторожевой пес. Тот, хотя и дружен с ним, разрывает Мишку на части: для него медвежонок в этот момент просто наглый нарушитель его владений.

И прирученный волчонок однажды погибает, именно потому, что он — приручен; папа нашел его в лесу больным и принес домой, и волчонок вырос среди наших собак. Совершенно неожиданно в нем просыпается разбойничья натура. У кормушки волчонок кусает фокстерьера, тяжело ранит его, пытается напасть на гордон-сеттера и в конце концов даже на повара. Папе в последнюю секунду удается отогнать его и запереть в клетку. Но волк не успокаивается. Напротив: не привыкший к заключению, бушует еще больше. Мы собираемся на семейный совет и с тяжелым сердцем решаем отнести волка туда, где его нашел папа и где ему место: в лес. Наш лесник нам не советует. Выросшие среди людей звери, объясняет он, уже не будут приняты своими сородичами. Волк не сможет жить в лесу, «лучше застрелить его, так будет гуманнее».

Брат, сестра и я протестуем — в первую очередь я. По детской наивности я обзываю лесника «злым человеком»; я его «больше нисколечко, никогда не буду любить».

Лесник пожимает плечами и умолкает. Волк возвращается в лес. Сестра с братом и я не можем с ним попрощаться — вдруг волк нападет и на нас. Мы плачем.

На следующий день опасения лесника подтверждаются: наш волк разорван сородичами.

Прекрасные и грустные переживания сменяют друг друга.

Идет дождь. Мы играем в любимую игру. Она не стоит ни копейки: мы вытаскиваем две большие плетеные корзины для белья, берем палку от метлы и простыню. Простыня у нас парус, палка — мачта; корзинки превратились в корабли, на которых мы совершаем кругосветное путешествие. Мы волочимся друг за другом из комнаты в комнату, из одной страны в другую: родительская спальня — Франция, столовая — Швеция, наша детская — Восток, кухня — Дания, гостиная Бельгия, ванная и сауна — Финляндия, бильярдная и библиотека — Германия, длинный коридор — это наш Суэцкий канал, а прихожая — Красное море. Мы скатываем ковры и носимся вдоль и поперек всей географии.

Появляется папа.

Он знаком с нашей игрой. Мы приглашаем его в путешествие. Он колеблется, так как некоторое время назад упал с лошади и еще не совсем хорошо передвигается, ходит с палкой. Несмотря на это, мы ласково и сердечно упрашиваем его принять участие в игре, обещая «везти» с особой осторожностью.

Папа дает себя уговорить. Мы радуемся и одновременно вздыхаем с облегчением: пока папа «путешествует», он точно не поднимет одну беспокоящую нас тему, а может быть, и забудет об этом вовсе. Мы говорим наперебой без передыху и пауз; даже если бы он хотел, то не смог бы вставить ни слова.

Мы с ним уже дважды побывали «на Востоке», и щекотливая тема пока что счастливо «объехана».

Но тут наше путешествие внезапно прерывается: гувернантка приглашает к столу. При этом делает такое выражение лица, будто с превеликим трудом сдерживает себя, чтобы не сообщить о чем-то еще, весьма важном…

Мы с угрозой смотрим на нее. Она с негодованием проглатывает это и молчит. Пока.

За столом папа и мама болтают о том о сем. Мы украдкой переглядываемся. Папа, похоже, действительно забыл «тему». Лев, которого это касается больше, нежели меня, уже счастливо улыбается…

В этот момент — между супом и главным блюдом — вновь появляется гувернантка; она размахивает тремя большущими листками — нашими оценками, той самой «щекотливой темой».

Мы вздрагиваем.

Гувернантка протягивает «документы» папе, приторно улыбаясь. Папа благодарит ее и начинает читать. Он сияет.

Мы с Левой переглядываемся: раз он улыбается, значит, речь идет об оценках моей старшей сестры. Так оно и есть. Папа хвалит нашу примерную ученицу и тут же обещает ей золотые часики. Потом читает дальше.

Лицо его хмурится, но не сильно. Значит, это мой табель, предполагаем мы. Потому что по правописанию и биологии у меня все-таки довольно сносные оценки…

А дальше должна разразиться гроза. И она разражается: папа изучает табель Левы. Лева, наш младшенький, единственный мальчик в семье, папина гордость, и он тайно надеется, что сын продолжит его дело — будет инженером. Лев уже теперь музыкально феноменально одарен, а вот математиком, инженером не станет никогда. Его оценки доказывают это — и сегодняшние в особенности.