Могрость - [9]

Витя кивнул с набитым ртом. Они заварили себя чаю и заняли прежние позиции обороны за столом.

– Почему ты не была на похоронах? – вдруг спросил он, рассматривая ее поверх кружки в руках.

Аня сделала глоток, но от першения голос сел:

– Я… не выдерживаю там. Кхм… кладбище… Ты ведь помнишь тот обморок на похоронах дедушки. – Аня стыдливо сутулилась, потирая шею. – Даже не знаю эту девочку. Вы дружили?

– Почему ты не была на похоронах мамы?

Пол будто медленно качнулся и рассыпался. Аня понимала: этого вопроса не избежать, и тем ни менее надеялась на понимание, на отсрочку обвинений.

– Я болела, ты же знаешь, – потупила она взгляд. – Лежала в больнице. Жуткое отравление.

– Ты не приехала потом.

– Витя… Обследования и…

– Два года?! Ты ведь ни разу не пришла на ее могилу. Она была тебе как мать. Воспитала, а ты не знаешь, где ее могила. Ты даже…

Витя вскочил, как ужаленный.

– Я понимаю, что виновата, – остановила резким жестом.

– Зачем ты приехала?

– Что? Бабушка нам звонила, – напомнила Аня, выводя разговор в тихий брод. – Она беспокоится. Ты пропадаешь на два, на три дня. Под утро возвращаешься, и запах алкоголя…

– Это было всего один раз! – вспылил Витя.

– Синяк под глазом. С кем ты подрался?

– Банка с полки упала.

Аня придавила его взглядом.

– Мы все беспокоимся.

– Ну-ну, – он с грохотом опустил тарелку в раковину, включил воду.

– Мы хотим помочь. Я переживаю за тебя.

Аня сделала шаг навстречу: осторожно, словно перед загнанным хищником. Витя щетинился от обид и недоверия.

– У нас все хорошо, – отчеканил. – Ты зря потратила время на дорогу, на подарки. На уговоры.

– Детский сад! – Она потирала нервно руки. – И споры – детские!

– Неправда!

– Да? Вырос? И что Виктор Анатольевич? Что думаешь о своем будущем? Кем видишь себя?

– Я разберусь. Мне инструктор не требуется. Считаешь, приехала и все решила? Всех просветила как лучше, что лучше?

– Тон убавь! – обозлилась Аня. – Зрители нужны? Хочешь всех разбудить, всю округу?

Витя молча драил кастрюлю, отвернувшись к ней спиной. Претензии исключат возможный компромисс. Аня пошла на попятную.

– Я приехала, чтобы поговорить серьёзно, как со взрослым. Я понимаю, тебе тяжело. – Голос дрогнул: – Я сожалею, что меня не было рядом. Прости. – Аня всматривалась в знакомые углы, но видела чужую кухню и белую скатерть в свекольных пятнах. – Что мне еще сказать? Ты не слушаешь? Думаешь, не страдаю? Я ее так любила, – Аня задрала голову, моргая от подступивших слез. «Не раскисай! Не раскисай! – приказывала себе. – Не дави на жалость». Но решимость гасла. – Здесь без нее не смогла бы. Прости. Ты имеешь право злиться.

– Я не потому злюсь.

– Мне жаль, что случилась трагедия с твоей одноклассницей.

– «Мне жаль», – передразнил он.

– Я сожалею! – горячилась. – Я виновата! Ты это хотел услышать?

Витя сощурил глаза осудительно:

– Прекрати.

– Тогда к чему протесты? Испытательный срок? – Она подняла воротник свитера и утерла рукавом нос. – Наказание такое?

– Ты понятия не имеешь, что здесь происходит.

Аня вопросительно уставилась на брата, ожидая пояснений. Тот лишь смотрел с укоризной в ответ. Так они и замерли, оценивая недосказанность.

– Не имею, – согласилась она. – Так просвети. Здесь разруха. У всех голова пухнет из-за трагедии. Неужели девочка могла сама…

– Кривотолки, – перебил ее брат. – Затронь кого – и увязнешь. Топь.

Втянув воздух, Аня досчитала до пяти. Разговор больше напоминал допрос, нежели дружескую беседу.

– Я могу помочь?

Краткий отблеск доверия мелькнул в беспокойных глазах брата, но внутренние колебания пресекли слова:

– Нет. Помощь не нужна. Всё норм.

– Ага. Супер! – она хлопнула в ладоши. – Мог и по телефону так сказать. Норм. Ок. Спок. Зачем любезничать? Ляпнул бы бабушке: ну ее, эту Аньку, эту предательницу, – перекривляла его своим срывающимся от горечи голосом. – Вы ведь вместе пели о разлуке. Обняться! – возмущалась она. – Быть рядом!

– Тебя рядом не было! – упрекнул Витя. – Не было. Два года назад тебя не было рядом.

– Значит, ты против моего приезда?

Он склонил вбок голову, отвел взгляд.

– Ты ведь понимаешь, – рассуждал откровенно, – бабушка пригрозила вызвать отца. Через участкового хочет надавить, через школу.

– Он пьет? – Аня сурово осматривала брата. – Так и пьет?

Витя неопределенно мотнул головой.

– Только здесь. Когда приезжает, по вечерам где-то набирается до полумертвого.

– Руку поднимает?

– Один раз. Знаешь, главное о маме не вспоминать. Только не вспоминать при нем о маме. – Витя попытался неунывающе улыбнуться, но получилась страдальческая гримаса. – А там, на Севере, у него семья вроде как. Не знаю. Он звонит всегда трезвый, деньги высылает в конце месяца. Мне через год восемнадцать, – оживился. – Я всего лишь не хотел, чтобы она его вызывала. Он бы явился в бешенстве.

– И потому приглашал меня? – расстроенно осознавала Аня. – Восемнадцать! Тебе еще и семнадцати нет.

Витя совсем сник.

– Я надеюсь, твой приезд ее немного успокоит. Просто скажи бабушке, что я согласен на все твои… на все твои самые разумные предложения. Просто успокой ее.

Аня оживилась:

– А ты согласен?

Брат убрал чистую посуду в шкафчик. Она не двинулась с места, и он отстраненно убедил: