Могильщик кукол - [99]

И все-таки теперь для Пауля наступил момент, когда в одной точке сошлись слишком много «если» и «однако». Тени сгустились. Удрученное горем лицо сестры, озлобленное и за эти две недели на несколько лет состарившееся лицо зятя, опустевшая комната племянницы. И несколько дней тому назад, когда он снова призвал младшую дочь проявлять некоторую осторожность, Бритта ответила ему: «Не волнуйся о нас, папа. Когда мы едем в школу, Бен уже ждет нас. Следит, пока мы не доедем до шоссе. И когда возвращаемся, он снова лежит в кукурузе. Как ты думаешь, если бы там однажды кто-то появился, что бы с ним сделал Бен?»

Пауль сильно сомневался, что Бен сможет ударить мужчину, преследующего девушку. В сторожевые псы он никак не годился. Во всяком случае, он позволил Альберту Крессманну себя обругать и прогнать. Из головы никак не выходило кукурузное поле. Бен, обладающий зоркими глазами и чуткими ушами, отмечавшими все, что происходило на проселочных дорогах, лежал там не только утром и днем, но и ночью. Пауль знал об этом. А куда могла побежать девушка, которую выбросили ночью из машины, если ее дядя и тетя жили поблизости? Марлена пошла бы к ним, в этом Пауль не сомневался. При условии, что оба юноши, которых полиции Лоберга пришлось отпустить, сказали правду.

Пауль больше не знал, что ему думать и во что верить. Если бы Бен был на полметра ниже ростом, весил бы на восемьдесят-девяносто фунтов меньше и вместо проклятых ножей, которые не в силах был выпустить из рук, вместо лопаты и бинокля бродил по округе с пластмассовой лопаткой и ведерком, никто не распространял бы о нем слухов.

Деревня искала не козла отпущения. Она искала одну молодую девушку, собственно говоря — двух, а точнее, трех. Но о Свенье Краль не думал никто, а короткий визит Эдит Штерн почти никто не заметил.

И никому в голову не пришла мысль рассказать полиции о ночных прогулках Бруно Клоя, известных многим, не только Хайнцу Люкке. Никто не сообщил в полицейский участок Лоберга, что Альберт Крессманн был не прочь как-нибудь поиграть в прятки с Марленой Йенсен. Никто не обратил внимание полицейских на то, что в ту памятную ночью у Дитера Клоя были все основания последовать за машиной Клауса и Эдди. Никто не рассказал официальным лицам о Беньямине Шлёссере, который не мог мыслить, как все нормальные люди, любил играть ножами и выкапывал и закапывал глубокие ямы, которые без лупы невозможно было обнаружить.

Пока Пауль размышлял, Таня Шлёссер в комнате, которую она делила с Бриттой Лесслер, вынула из школьной сумки тетради и учебники и без разбора побросала туда что-то из одежды. Спустя несколько минут с сумкой через плечо она появилась в прихожей, преследуемая по пятам Бриттой, настойчиво уговаривающей ее:

— Останься.

Таня, словно рассерженная богиня, остановилась в дверном проеме и с убедительностью пояснила:

— Я иду домой. Сейчас моя семья во мне нуждается.

Прозвучало с некоторым пафосом, что было простительно для ее тринадцати лет.

До этого момента ее семьей были Пауль и Антония, Андреас и Ахим, Аннета и Бритта. Таня никогда не спрашивала себя о том, каково ее отцу, когда он наведывался в гости, чтобы только подержать ее на руках.

По-своему она любила Якоба, который без ворчания доставал кошелек и финансировал дополнительное посещение кино на неделе, добавлял десятку на кафе-мороженое, где Тане еще ни разу не приходилось платить, так как дедушку Бритты она простоты ради звала дедом, и тот такому обращению только радовался. Десятки Якоба Таня откладывала для серьезных покупок, как, например, джинсов, о которых Антония говорила, что цена на них завышена. Отца Таня заверила, что дядя Пауль их оплатил.

Якоб никогда ничего не требовал, оставался воскресным папой, а значит, в нем не было никаких минусов. С любовью к матери дело обстояло не так просто. Со своей стороны, Труда тоже не давала много поводов для проявления любви. Со старшими сестрами Таня вообще не имела никаких отношений. Бен же, напротив…

Сверкая глазами, она добавила:

— И если папа мне позволит, я буду спать в комнате Бена.

— Одна ты не пойдешь, — сказал Пауль. — Если непременно хочешь к родителям, я тебя отвезу.

С презрительной улыбкой она заметила:

— Я в телохранителе не нуждаюсь, Бен — мой брат.

Пауль все же встал и последовал за нею. Дал ей уйти вперед на добрых тридцать метров, так как она все время оборачивалась, в ярости сверкая на него глазами. Велосипед она не взяла, потому что он был рождественским подарком Пауля и Антонии. В настоящий момент девочка была так рассержена, что решила провести между семьями разделительную черту.

На всей дороге, кроме нее, никого не было видно. Пауль позволил свободно блуждать взгляду и мыслям. Не только из-за Бена мысли о кукурузном поле не выходили у него из головы. После последних недель страшной жары листья скрутились от сухости. Початки потеряли зерна. Дьявольски неудачный год, говорили Рихард Крессманн, Бруно Клой, Тони фон Бург и все прочие. Во всех отношениях дьявольское лето.

Там, где начиналось кукурузное поле, дорога делала легкий изгиб. Пауль, на некоторое время потеряв Таню из виду, чуть ускорил шаг и подошел к задней стороне земельного участка Люкки. Бунгало заслоняло обзор. Но он слышал ее, разговаривающей с кем-то уже не так раздраженно, как до этого. Беззаботно и весело, в обычной своей манере, она приветствовала Хайнца Люкку. Тот вежливо ответил на приветствие девочки: