Могильщик кукол - [111]

Зимой 90/91 года они с Трудой пришли к мнению, что больше не имеет никакого смысла вести хозяйство так, как они вели его до сих пор. Конечно, Якоб был сильным мужчиной, а что касалось работы, то мог еще потягаться и с тридцатилетним. Но и тридцатилетний потерпел бы неудачу, если бы ему пришлось все тащить одному. Два месяца, показавшиеся Якобу страшно длинными, они практически находились между небом и землей, раз за разом пересчитывая наличность. И под чертой в остатке постоянно выходило столько, что хватало разве что на покупку веревки.

Как-то вечером в феврале Якоб разговаривал с Вольфгангом Рупольдом о своем безрадостном будущем. В разговор вмешался сидевший рядом Хайнц Люкка:

— Хватит уже тебе прятать голову в песок. Я поинтересуюсь, может, смогу тебе чем-нибудь помочь.

Больше Хайнц Люкка не стал ничего добавлять, чтобы напрасно не обнадеживать Якоба. Но так как Вильмрод был благодарен Хайнцу за хороший участок, выделенный под застройку на территории, предназначенной для промышленных предприятий, и прочие льготы, прежде всего за содействие адвоката, дело с самого начала обещало стать удачным. И уже через два дня Якоба официально оформили на работу. Поздно вечером Хайнц Люкка заскочил на минутку к Якобу объяснить условия его будущей работы. Разбогатеть на ней не удастся, но средствами на пропитание Якоб будет обеспечен, а это сейчас главное.

Уже на следующей неделе для Якоба началась упорядоченная жизнь. Больше никакой скотины, требующей ухода и летом, и зимой, и в праздники, и в будни. Никакой пшеницы, то залитой в один год дождем и сгнившей на стебле, то на следующий год высохшей из-за того, что не выпало ни капли дождя. Никакого картофеля, как-то уродившегося такого плохого качества, что люди жаловались. В течение других лет, наоборот, картофеля было такое количество, что его едва успевали убрать.

Между тем насладиться свободой Якоб все же не мог. Ему не хватало неба над головой, пожалуй, раз двадцать за день он поднимал глаза к потолку магазина строительных товаров Вильмрода. Даже расчет по зарплате первого числа следующего месяца не примирил его с благодарностью, которую ему пришлось выразить Хайнцу Люкке.

Но Труда немного расцвела, и Якоб утвердился во мнении, что принял правильное решение. В сентябре он получил первый настоящий отпуск, целых три недели, когда, казалось, наконец-то сможет выспаться. Но Якоб спать не собирался, все-таки в хозяйстве то тут, то там всегда требовалось что-нибудь подправить. Закончив работу на дворе рано утром, он шел затем к Паулю и спрашивал, не может ли чем-нибудь помочь.

Так прошла первая неделя. В начале второй, когда они вместе с Паулем работали в свинарнике, тот предложил: «Вместо того чтобы надрываться у меня, лучше бы ты поехал куда-нибудь с Трудой на несколько дней. Это определенно пошло бы ей на пользу. Да и тебе тоже».

Предложение исходило не от самого Пауля. Антония позволила себе напомнить, что после всех этих изнурительных лет Труда заслужила небольшой отдых, Якоб, конечно, тоже. А что касается Бена, так он настоящая овца. Завтрак утром, обед и к вечеру еще что-нибудь поесть, кровать для сна, а в остальном — полная свобода.

После завтрака он бежал к пролеску. После обеда его тянуло к воронке. Затем во второй половине дня он появлялся на дворе Лесслеров. Сначала сидел за столом с детьми. В то время как они делали школьные задания, Бен водил кончиком пальца по столешнице, как будто тоже писал или считал. Но от предложенных бумаги и карандаша, чтобы он мог что-нибудь почиркать, Бен отказывался. Он был не учеником, а стражем. Если Антония присоединялась, чтобы проконтролировать задания детей, он хихикал и подмигивал ей, стараясь привести в хорошее расположение духа, постоянно тревожась, что она отправит его прочь, решив, что он мешает детям.

Потом бегал за ними по двору и, чтобы им не приходилось таскать игрушечные машины через грязь, переносил детей с одного сухого места на другое. И когда они в маленьких кастрюльках из набора кукольной посуды разводили шипучку или на тарелочках оставляли немного тающего ванильного мороженого, он в радостной надежде садился на ступени перед входной дверью, хлебал шипучку или слизывал растаявшее мороженое вместе с попавшими туда песчинками.

Иногда они отсылали его за угол. Тогда он у них исполнял роль отца, должен был идти работать в свинарник, и снова ему разрешалось присесть рядом с ними на ступеньки, только когда Таня крикнет: «Теперь конец рабочего дня, медведь, теперь мужчины приходят, чтобы поесть».

И до тех пор, в ожидании, когда его позовут, он кругами ходил за домом, кивая и бормоча что-то под нос, казалось обдумывая свое познание жизни.

Добродушный — вот первое, что приходило на ум Антонии. Восемнадцатилетний ребенок-великан, играющий с куклами и позволяющий командовать собой двум девочкам. Почему же Труда не может несколько дней понаслаждаться свободой, которой она не знает? Свободой от забот и обязательств.

Когда Якоб вернулся домой вечером и сообщил о предложении, сделанном Паулем и Антонией, Труда просто не поняла его и вначале не хотела соглашаться. Но Якобу идея уже понравилась, он напомнил жене о времени ее пребывания в больнице, когда Антония отлично справилась с Беном.