Могила Греты Гарбо - [8]

Мне могут сказать, что я слишком обедняю себя, что мой рассказ рискует стать бескровным, лишенным жизни. Мне скажут: «Взгляните на Бальзака! Он облекал душу в видимую форму. Как психологичны его долгие и подробные описания!» На это я мог бы ответить: ничто нам не ведомо. Что мы можем предположить, например, о платьях принцессы Клевской (а о ее белье?). Бальзак, публиковавший романы главами, был вынужден нагонять строки. Смешон тот художник, который в безумии или восторге изнемогает, подражая неисчерпаемой действительности.

Леопольд вернулся первым. «Маэстро вернулся, один и с поджатым хвостом», — объявила Луэлла в «Los Angeles Examiner», однако последние слова исчезли при переиздании. Она вернулась через два месяца после него, внезапно, и погрузилась в обыденность, как ни в чем не бывало. Прошло несколько дней, прежде чем она попыталась рассказать все мне. Мы продвигались вперед медленно, терпеливо, на ощупь, избегая западни слов, сквозь длинные паузы и мгновения раздражения, мы пытались построить рассказ о том, что произошло. По изложенным мною выше причинам короткая запись содержит в себе самое существенное, то, чему я мог бы подвести итог, описав лишь место и атмосферу нашего разговора: слабоосвещенная комната, самая большая на вилле, она сидит прямо на полу, иногда откидывается на подушку, ее неизменно бледное лицо озаряется (это не метафора) слабым лучом света, о ее переживаниях можно догадаться лишь по тембру ее голоса.

— Он был привлекательным.

— Привлекательность бывает разной.

— Привлекательным в физическом смысле.

— Вокруг тебя масса физически привлекательных мужчин. Ты их даже не замечаешь.

— Да, но он умел еще и говорить.

— В изысканных болтунах недостатка тоже не наблюдается.

— Может быть, манера речи…

— Думаешь, если бы кто-нибудь заговорил с тобой в той же манере, ты стала бы его слушать?

— Хочешь сказать, что дело не в его внешности, не в манере разговора, а в нем самом… Да, вероятно.

— Эта привлекательность, она ведь возникла не благодаря его личному обаянию, а независимо от него, она существовала еще до вашего знакомства.

— Его известность, авторитет… Не будешь же ты утверждать, что я любила мираж?

— Я ничего не утверждаю.

— Миражей тоже достаточно вокруг меня.

— И почему же ты обратила внимание именно на этот?

— Не знаю.

— Наверняка он обладал чем-то, чего ты не могла найти у других.

— Чем же?

— Ничем. Во всяком случае, ничем из того, что мы перечислили: ни внешностью, ни особой манерой речи, ни авторитетом. Выясняется, что дело вовсе не в привлекательности.

— А в чем же?

— Что в нем было такого, чего нет у других?.. Ясно, что ответ нужно искать не в нем.

— Хочешь сказать, причина во мне?

— В тебе или в ваших отношениях.

— Что-то в наших отношениях делало его не похожим ни на кого другого?

— Вероятно.

Она задумалась. Через минуту она сказала:

— С ним я чувствовала себя женщиной. — Потом уточнила: — Ни с кем, кроме, может быть, Морица, но тогда я была слишком молода и многого не понимала… С Леопольдом в первый раз у меня появилось ощущение, что кто-то сумел меня разглядеть, не кого-то сквозь меня, а… Да, я стала наконец обыкновенной женщиной…

— Но иллюзия рассеялась через несколько месяцев.

— Потому что не существует необитаемых островов.

— А вы искали необитаемый остров?

— Да.

— Ты — без сомнения. Но искал ли он?

— Думаю, да.

— Для того чтобы стать женщиной, необходимо встретить мужчину.

— А он не был мужчиной?

— Он был знаменитым дирижером оркестра, или, скорее, павлиньего семейства.

— Как-то утром я захотела пойти с ним искупаться на озеро. Нужно было встать на заре и разбить образовавшийся за ночь лед. Он не захотел. Пришел в ужас.

— Испугался за свои перья.

— Он сказал, что это безумие и что ни одна женщина… — Она надолго замолчала. Потом повторила: — Он сказал, что ни одна женщина…

— Значит, и он тоже…

—..добился того, что я это сказала?

— Разве я говорил: «Ты такова» или «Ты не такова»?

— Хуже: ты заставляешь меня саму говорить.

— Зачем обвинять того, кто лишь держит зеркало?

— Великолепное зеркало, которое отражает одну пустоту!

— Так сказал Бог, когда в первый раз посмотрел на себя в гладь вод. Напрасно. Ведь Бог, как и ты, миф. Но он, чтобы узнать себя, все же сделал глупость и создал человека. По своему образу. И теперь он может смотреть и вслушиваться сполна. Отсюда все наши беды.

— Однажды мальчишка бежал за мной с блокнотиком для автографов в руках, но я спряталась… Ему стоило бы знать, что нельзя никого преследовать!

— Как хорошо, что ты спряталась! Мы люди бывалые, но ты была права, не позволив ему приблизиться: не стоит разбивать мечты мальчишек.

10

Трудно было сказать, как она проводит свободное от съемок время, она просто позволяла времени проходить. Читать она не любила, да и шведская литература не обладает достаточным богатством, чтобы привить страсть к чтению. К тому же ей не хватало терпения. Она с трудом согласилась пролистать «По эту сторону рая», после того как встал вопрос о съемках фильма по первому роману Скотта Фицджеральда. Книга быстро прискучила ей, ни герои, ни сюжет не вызвали особого интереса.

Случалось, она просиживала долгие часы на кухне вместе с Сигрид, большую часть времени в молчании, нарушаемом лишь монотонным чириканьем попугайчиков, или отправлялась на конную прогулку в компании Густава, вне зависимости от того, какая была погода, бесцельную прогулку, прерываемую внезапными остановками, не для того чтобы полюбоваться пейзажем — она не обращала на него внимания, — а чтобы присесть. Я ждал, и мы ни разу ни на кого не наткнулись, люди не забредали в эти места, где было так легко заблудиться. Иногда ее прогулки напоминали безудержное бегство, через мгновение можно было лишь различить расплывчатый силуэт вдали или только догадываться о его существовании, как будто она хотела увезти с собой, глубоко, в лесную чащу, пронзительное любопытство тысячи глаз, постоянно удерживавшее ее в болезненном коловращении ненависти, страсти, любви и восхищения.