Мое злое сердце - [32]

Рядом с Юлианом не существовало никаких монстров. Никакого мертвого Кая, никакого Кевина, никакой девушки с глазами насекомого – ничего, что вызывало во мне страх. Вместо этого я ощущала лишь свободу, и это ощущение усиливалось по мере того, как мы продвигались вперед по узким улочкам в гору, в сторону выезда из Ульфингена. Как будто мы выплывали со дна моих кошмаров на поверхность.

Выехав за пределы города, Юлиан свернул в рощицу. Сверился с туристической картой и заглушил мотор.

– Мы на месте, – объявил он, указав на стенд с надписью «Смотровая площадка».

Мы сошли с мотоцикла и направились к каменному парапету, окружавшему смотровую площадку.

– Ну как? – Юлиан подмигнул мне. – Что ты на это скажешь?

– Ого! – единственное, что я смогла произнести.

Даже воздух здесь пах как-то по-особенному: скалами, лугами, цветами долины, раскинувшейся внизу. От открывшегося вида я буквально потеряла дар речи. С площадки было видно всю долину целиком. В предгрозовой полутьме угадывались лишь контуры предметов. С запада виднелось скопление огоньков – ночное освещение бассейна. Как раз под нами двигалась светящаяся точка – чья-то одинокая машина, ехавшая по объездной. С высоты она напоминала светлячка. Черная поверхность озера Ульфингена сверкала в блеске молний, а за ним виднелась еще группа огней, принадлежащих, видимо, какому-то поселку или деревне. Но самым захватывающим зрелищем были облака, нависшие над долиной. Словно гигантские комья черной ваты, впитывающие в себя молнии. Из-за облаков возникало чувство, будто мы находимся на большой высоте.

– Ну как? Рискнешь? – спросил Юлиан и ловко вскочил на стену.

Он какое-то время балансировал, как канатоходец, с вытянутыми в стороны руками, потом замер.

– Конечно, а ты как думаешь? – ответила я и последовала его примеру.

Мне потребовалось больше времени, чтобы найти баланс. Хоть у меня не возникло головокружения, желудок немного сжался, когда я взглянула с платформы вниз.

– Не надо смотреть вниз! – сказал Юлиан, схватив меня за руку. – В этом и состоит хитрость, понимаешь? Никогда не смотри вниз!

Я не сразу поняла, почему он это сказал. Затем Юлиан продолжил, указав на огни, которые я приняла за деревню:

– Видишь огоньки вон там, внизу? Это госпиталь Святой Марианны. Палата моей мамы на третьем этаже. Сегодня врачи сказали нам, что больше они ничего не могут сделать. При этом мама выглядит довольно хорошо. Мама давно стояла в листе ожидания, и наконец-то для нее подобрали донорское сердце. – По его лицу пробежала тень улыбки, мгновенно исчезнув. – Все шло как нельзя лучше, но она подхватила этот проклятый вирус, MRSA[14]. Такое часто происходит в больницах, сказал папа. Врачам пришлось отказаться от операции и изолировать ее. Теперь придется ждать еще много дней, потому что она сильно ослабла. Нам нельзя к ней, мы общаемся только через стекло. Будто она уже умерла.

– Мне так жаль, Юлиан, – сказала я тихо и сжала его руку.

Он кивнул, не глядя на меня. Его глаза по-прежнему были устремлены на ватные облака, среди которых что-то сверкало и грохотало.

– Когда весь мир кажется тошнотворным, когда меня все достало… я прихожу сюда, – сказал он и вытянул свободную руку перед собой. – Встаю на стену, расправляю руки, как сейчас. И представляю, что я птица. Орел или канюк – не важно. Главное, я свободен от всего и могу летать. Прочь отсюда, выше, к облакам! Все выше и выше, туда, откуда я смогу видеть весь мир. Тогда все внизу становится таким маленьким, что уже не может причинить боль. Ничто больше не имеет значения, когда ты наверху. Здесь ты свободен.

Его рука задрожала, по телу пробежала судорога, и причиной тому не был ночной ветер.

– Жизнь иногда похожа на темную клетку, из которой невозможно выбраться, – прошептал он. – Значит, нужно бороться, сделать все для того, чтобы освободиться! Я никогда не соглашусь жить в клетке, понимаешь? И когда это чувство особенно тяжело выносить, я нахожу здесь свободу.

Я ничего не сказала, просто держала его дрожащую руку. Это был один из тех моментов, когда одно слово может разрушить настроение – каким бы ни было это слово.

– На самом деле она мне не мать, – добавил Юлиан тихо; ветер трепал его спутанные длинные волосы. – Своих биологических родителей я никогда не знал. Не имею понятия, кто они. Меня младенцем оставили в спортивной сумке перед черным входом в дом престарелых. Как ненужное барахло, от которого избавляются, как от мусора. Сумку я сохранил. Так же, как свои младенческие пеленки и записку, в которой корявым почерком было нацарапано, что меня зовут Юлиан.

Он издал горький смешок.

– Пять лет я жил в приюте для брошенных детей, а потом Мария и Франк взяли меня к себе. С первого дня я называл их «мама» и «папа», и они действительно стали ими для меня. Они не могли иметь детей и воспитали меня как родного. Звучит сентиментально, да?

– Вовсе нет, – сказала я, отвернувшись, чтобы он не заметил слезы в моих глазах.

– Я ужасно боюсь, – произнес он, посмотрев на меня, и я больше не в силах была скрывать от него свои чувства. – Я вот-вот потеряю человека, по-настоящему мне близкого. И в этот раз мне будет еще тяжелее, чем в детском доме. Тогда я мог только фантазировать, какими были мои родители. Зато сейчас я знаю свою маму. И я так сильно люблю ее. Она столько для меня сделала!