Мое пристрастие к Диккенсу. Семейная хроника XX век - [92]
В сухом раскаленном воздухе все резко, как на детском рисунке: зеленый цвет подножия гор, густо-синий в середине, снежные шапки вершин. В голубом небе черным камнем висит беркут. Одинокий дом — наш институт.
На первом этаже — зал для просмотров, на втором — аудитории, на третьем — общежитие. Жизнь пульсировала на всех трех этажах и между ними.
Поднимаясь по маршу лестницы, можно было услышать:
— Эй, дашь локшу?
— Смех моей бабушки!
— Рубаем компот вилкой?
Поначалу казалось, что говорят на незнакомом языке. Со временем я легко переводила:
— Эй, дашь талон (поддельный) на крупу (жиры)?
— Ха! У самого нету!
— Голодаем?
Разгадка Фридов пришла гораздо раньше, с первым просмотром.
Фриды — это двое: Фрид и Дунский. Для краткости под одной фамилией. Двое неразлучников. Они были закадычными друзьями с детства: сидели за одной партой в школе, вместе поступили на сценарный, были соавторами во всех творческих заданиях, с самого начала утвердив за собой это право.
Юлий Дунский.
Валерий Фрид, со спутанной шапкой волос прямо над роговыми очками, со смеющимися глазами за ними, был импульсивен и подвижен.
Юлий Дунский, гладко причесанный, с внимательным ироничным взглядом, тоже за стеклами очков, сама сдержанность.
Оба высокие, красивые, очень худые, впрочем, как все тогда.
Они были самыми популярными личностями в институте. Не лидерами. Это было им чуждо. Их любили за талантливость, врожденную порядочность — вот эталоном порядочности они были! — за обескураживающую воспитанность, за их дружбу.
И за просмотры!
В Алма-Ату был перевезен фильмофонд, который после советской оккупации части Польши сильно пополнился голливудскими фильмами.
Преподаватель истории зарубежного кино Сергей Васильевич Комаров как раз заведовал фильмофондом и знакомил нас с американскими фильмами, иллюстрируя свои лекции.
Часы просмотров были неожиданными: когда копия оказывалась в институте. (В другое время просмотры шли на киностудии, часто для высокого казахского начальства: они были разменной монетой, платой за киношные и всяческие иные нужды.)
Фильмы были озвучены, естественно, на английском. Английский знали только Фриды. Вот почему институт оглашался воплями:
— Фриды! Где Фриды?! Просмотр!
В книге своих воспоминаний Фрид пишет, что английский они почти не знали и пользовались польскими субтитрами. Наверное, это все-таки не совсем так. Во всяком случае, известно (об этом ниже), что Юлик Дунский читал английские книги из библиотеки своего мастера Л. З. Трауберга, чьими любимцами Фриды были.
Валерий Фрид.
Очевидно, они знали язык на уровне чтения. Тем большая им слава! Их голоса в темноте просмотрового зала звучали уверенно, то поочередно, а то и дуэтом.
Диалоги всегда были блестящими, остроумными, динамичными, соответственно поворотам сюжета. Известно, что в Голливуде для написания диалогов специально привлекают мастеров этого дела. Если Фридам приходилось домысливать на ходу, то они по праву могут считаться соавторами голливудских асов диалога.
Мы слушали, затаив дыхание, отвечая взрывами счастливого смеха.
Крик: «Где Фриды?! Просмотр!» мог прозвучать и среди ночи. Он оглашал и берег Алмаатинки, где спасались от клопов самые предприимчивые. Побросав свои матрасы, они тоже мчались в просмотровый зал. Не было такой сонной головы, которая не сорвалась бы с подушки.
Мы оказывались вдруг… в Гибралтаре, где с таинственной неизбежностью гибнут английские корабли, где на подмостках кабаре испанская танцовщица выстукивает кастаньетами азбуку Морзе, передавая немцам местонахождение судов; где над головой английского офицера преломляется шпага и его бросают в тюрьму как изменника, а потом выясняется, что он играл эту роль, чтобы разведать тайну врага, а бедная танцовщица из любви к нему стала передавать неверные сведения; в конце она погибает, сраженная немецкой пулей.
Загорается свет в зале, вы с удивлением смотрите на растрепанных, полуодетых соседей и понимаете, что и у вас вид не лучше. Но какое это имеет значение, если вы захвачены путешествием в дилижансе — маленькой коробочке, одиноко перемещающейся по бескрайним просторам, где за каждым бугром могут притаиться индейцы! И волею авторов в дилижансе сведены столь несовместимые персонажи: благородная леди, циничный игрок, добродушный доктор, проститутка, изгнанная из города, пьянчужка-коммивояжер и отважный ковбой.
Дунский и Фрид.
Лаконичные характеристики, неожиданные столкновения, крутые повороты сюжета, блестящие диалоги (без запинки переведенные Фридами) и нагнетание опасности, которая проявляет лучшее и худшее в человеке… Каким откровением были эти просмотры! Почему? Ведь у нас были интересные лекции, которые вели замечательные деятели кино. Режиссуру преподавали Эйзенштейн, Козинцев, Рошаль, сценарное мастерство — Трауберг, Коварский, актеров учили Бибиков, Пыжова, Бабочкин. Институт дышал новостями «Мосфильма», который тоже был эвакуирован в Алма-Ату. Эйзенштейн снимал «Ивана Грозного», Барнет ставил «Боевые киносборники».
Так почему же просмотры иностранных фильмов были спасением? Да потому, что лекции и особенно уроки мастерства захватывали, но требовали большой отдачи, интеллектуальных усилий, которые с трудом давались голодному мозгу. А голодали отчаянно.
