Моё печальное счастье - [32]

После этого пусть он думает о вас сколько угодно, об этой дороге, ведущей из Нового Орлеана в штат Миссисипи. Как может случиться, чтобы люди встретились на такой дороге, скажите, Тельма?

Я уже смутно различала фотографию из-за слез, лившихся на нее из моих глаз. Тельма на ней умирала тихо и спокойно, как мне казалось.

Теперь мне хотелось, чтобы Джесс поскорее вернулся и снова дал мне Библию, и я могла бы отречься от своей клятвы. Когда я была маленькой и мне не верили (и правильно делали), я клялась, что говорю правду, но потихоньку я взывала: «Я отрекаюсь! Мой миленький Иисус, ради вас я отрекаюсь!»

Разбудил меня стук в дверь, так как я заснула прямо на фотографии мадам. Она вся была смята, изранена.

Выглянув в окно, я увидела на крыльце полицейского комиссара.

— Сейчас спущусь, — крикнула я ему.

Мне едва удалось натянуть платье, так я дрожала.

Он ошарашенно смотрел на меня. Должно быть, выглядела я ужасно: растрепанная, немытая, с опухшим от слез лицом, лихорадочным взглядом, с голыми ногами в стоптанных шлепанцах.

— Простите, я… я была в постели, у меня грипп.

— О! Я побеспокоил вас.

Он говорил неуверенно. Я отлично видела, что у него на уме: он думал, я была наверху вместе с хозяином.

— Я хотела бы поговорить с господином Рулендом.

— Его нет!

Взгляд его был печальным и недоверчивым, что было отмечено еще Тельмой.

— Жаль, а когда он вернется?

— Он приезжает как придется; если это срочно, вы можете позвонить ему по телефону в штаб-квартиру НАТО.

На этот раз он поверил мне.

— Я хотел сообщить ему новость, которая его заинтересует: мы, наконец, нашли виновных.

Меня будто ударили молотком по голове.

— Каких виновных? — едва вымолвила я.

— Тех, кто открыл шлагбаум в ночь катастрофы. Это двое солдат, получивших увольнительную. Они были пьяны и, чтобы поразвлечься, стали крутить ручку шлагбаума. Эта идиотская забава привела к трагическим последствиям, а потому их гражданская ответственность…

Все остальное я слушала, не понимая смысла. До меня долетали обрывки фраз:

— …Задержание… передано в суд…

Молодой комиссар и сам не придавал особого значения своим словам. Я могла бы дать голову на отсечение, что он, как и я, изначально был уверен в виновности Джесса.

Та сцена в машине — внезапно высвеченные лица мадам и генерала — должна была мучить его достаточно долго. Тельма не на шутку его очаровала, и он мог представить себе муки обманутого мужа и желание отомстить… Теперь он, должно быть, доволен, что все кончилось. Методично и настойчиво он искал виновных, и те нашлись.

— …Вам, кажется, действительно плохо, я не хочу больше докучать…

Все происходило, как в густом тумане.

— Вы попросите господина Руленда зайти в полицию?

Возможно, я кивнула, возможно, произнесла что-нибудь. Он коснулся пальцем козырька кепи, и его тонкий силуэт растворился.

В любом доме, даже в таком, как у Артура, есть подобие тепла и движения воздуха, исходящее от живущих там. Когда я закрыла дверь, дом Джесса как бы угас, стал инертным, мертвым. Мне казалось, что в нем стоял трупный запах. У мебели был такой вид, будто она покоилась под чехлами целую вечность. От пола несло плесенью.

Я подошла к телефону. Был ли он в состоянии откликнуться? Снимая трубку, я ждала привычного сигнала. Он раздался, но вместо того чтобы возвратить мне ощущение жизни, предстал как отголосок безграничного пространства, в котором кишат мириады миров. Я набрала номер НАТО. Надо было тотчас же предупредить Джесса, вырвать его из того кошмара, в который он попал благодаря мне. Меня соединили с его бюро, и какая-то девица спросила, кто я. Я ответила, что звонит прислуга месье Руленда. Вдруг меня это потрясло. Прислуга! А я что вообразила! Да, я прислуга, то есть та, что моет посуду, чистит обувь, натирает паркет, но кому не дано прожить грандиозный любовный роман с хозяином?

— По какому поводу вы звоните?

У моей собеседницы американский акцент был ощутимее, чем у Джесса.

— Я хотела бы поговорить с месье!

— С каким месье?

— С моим, каким же еще, с месье Рулендом!

— Его сейчас нет.

У секретарши был отрывистый голос. Может, из-за того, что она плохо говорила по-французски? Она должна была с опаской относиться к произносимым ею словам.

— Когда он вернется, вы можете передать, чтобы он позвонил домой?

— Да.

— Не забудьте, это очень важно.

Она положила трубку, не ответив.

То же сделала и я на ощупь, невидяще глядя в пространство. Кровь стучала у меня в висках, а тело сотрясала все более сильная дрожь. Я приняла аспирин. Мне необходимо подавить этот грипп, ведь мне понадобятся все силы, когда я буду говорить правду Джессу. Как сознаться в такой лжи? Достанет ли мне силы выдержать его по-детски серьезный взгляд? Презрение, которое я в нем прочту, отнимет у меня всякое желание жить.

Я не знала, за что уцепиться. Я была совсем плоха. Я срубила дерево, и оно обрушилось на меня.

Может быть, мне станет легче, если я поднимусь наверх? Темные комнаты за закрытыми ставнями представлялись мне не такими враждебными, как внизу.

Я вернулась в спальню Джесса. На ночном столике блистали, подобно крыльям бабочки на солнце, золотые буквы Библии. Я взяла с опаской большую черную книгу. Тисненая кожа ее переплета показалась мне живой.