Мое королевство. Бастион - [40]

Крапивин кивнул. Ратуешь, ратуешь за благо державы — а заслуживаешь от прочих ведомств одно глухое презрение и страх. К ляду.

— И в поселке юный дурень избы или кватеры не снимал. Да ему особо и не на что.

— Тогда остается вот эта ветка, — комиссар провел пальцем вдоль узкоколейки, которая шла, прямая, как стрела, к заброшенной фабрике Ленцингеров, сборочным ангарам, складам и пустому хранилищу водорода под дерновыми холмами.

Известие о том, что его сын создатель, настолько подкосило барона, что он свернул производство и уехал. Узкоколейка осталась. Ехать по ней в коляске неудобно, но возможно. Но зачем? Что им делать на пустой фабрике? Там все порушено, холодно, да и жутко.

— Надо нам фабрику обыскать, — побарабанил пальцами по карте он.

— Сделаем, Даль Олегович, — Инна пометила в блокноте. — Тут старый фабричный мастер в поселке проживает. Возьмем его и пройдемся по закуткам.

— После, — проворчал Даль, прикинув. — Сейчас все внимание на Адашеву. Вы добыли мне маскировку, Инна?

Подчиненная кивнула.

— Пойду примерю. Все свободны.

Утром воскресенья перед церковной службой Даль зашел в поселковый храм. Сложил молитву Корабельщику, испрашивая благополучного разрешения операции и здоровья государыне.

В церквушке явно экономили, горела только лампада в хоросе-кораблике, висящем над наалтарной чашей. Приделы освещались через распахнутые с трех сторон двери. Внутри стоял запах воска и полировальной пасты. Пара старушек в углу отбивала поклоны перед образом святой Тумаллан, должно быть, вымаливая выздоровления от многочисленных старческих хвороб. Еще одна старушка чистила светильники от воска, а девушка в надвинутом на глаза платке натирала тряпкой оклады.

Время шло. В церквушку тонкой струйкой цедились люди. Даль установил коляску так, чтобы видеть одновременно главный вход и боковой. Упитанные светло-гнедые лошадки внаглую ощипывали с бордюров бархатцы и поздние астры. Пахло зноем, корицей, подсыхающими цветами.

Несмотря на воскресный день, людей в храм собралось немного. Впрочем, одетые под местных наблюдатели заметны были только Далю. Вон лузгает семечки косоглазый парень, отирая стену у внешней чаши, деликатно сплевывает шелуху в ладонь — святое место все же. А у входа старушка торгует восковыми «слезками» и бумажными образками, коричневый в крупную клетку платок натянут на глаза, из-под края виднеется полотняный белый. Лик как печеное яблоко, глаза опущены. Что это Инна — сдохнешь, а не догадаешься.

У кованой, крашеной суриком ограды парень с тачки бодро распродает свечки, семечки и яблоки. Тот, что с семечками у стены, прикончив кулек, идет к нему. Покупает еще фунтик, обменивается парой слов, прося курева. Что означает: «Внимание! Показался объект».

Высокий, красивый парень в плисовых штанах и косоворотке. Тоже разжился маскировкой, гляди-ка! А вот сапоги свои, военные, голенищами отбрасывают солнечные зайчики. Что ж вы так, Владимир Вениаминович, неосторожно? Неужто по мерке не достали? Или в чужое старье ноги совать побрезговали?

Белокурый красавец бросил медяк девушке, принесшей на продажу ветки рябины, взял из бидона одну, сверкающую гроздьями ягод, стянул шапку с козырьком с головы и вошел в храм. Парень с семками, сунув кулек за пазуху, пошкандыбал за ним.

Даль сгорбился на облучке, закашлялся, входя в образ. Самокрутку сунул в рот, но курить не стал. Жуткая же гадость этот свойский табак-горлодер.

Володя внутри пробыл недолго. Вышел на боковое крыльцо, дернул глазами туда-сюда. Видно, что беспокоится.

И шагнул к экипажу. Сунул Далю в руку мятый потный рубль.

— Остальное потом отдам.

— Как угодно, барин. Скоро ли едем? — изобразил комиссар интонации извозчика. — Я тут упрел уже весь.

— Скоро уже, скоро, — Верес опять обыскал двор глазами. — Верх коляски подними.

Крапивин слез с облучка и поднял кожаный верх. Володя сиганул на сиденье, под его защиту. Сердце его громко колотилось. А Даль разглядел парня пристальней. Вроде, оружия нет, некуда его спрятать. Разве что скальпель в сапог. Тем лучше. Не хотелось бы, чтобы в панике стрелять начал.

А вот Ариша задерживается. Хотя Инны нынче нет в поместье, ласточкой должна лететь.

Он поднял глаза к безоблачному небу. Ласточки уже улетели. А вот воробьи в золотых ясеневых кронах орут, как оглашенные. И им вторят колокола.

Служба началась. Бас «ходящего под корабеллой» завел неразличимое, убаюкивающее бу-бу-бу. Володя зашевелился у Даля за спиной. Коляска качнулась на рессорах. И тут появилась Ариша.

Через главный вход она не проходила — Даль бы ее увидел. Прошла сбоку или через ограду протиснулась — известить его уже не успевали. Вон, мятая кацавея на руке, и деревенская юбка колыхается — где их раздобыла? На голове платочек по самые брови, а ситцевая кофта с кружавчиками обтягивает грудь — ну хороша же! Если бы не испуг в глазах. Шмыгнула низким крылечком. Подобрав юбку, скочила в коляску, и Володя кулаком ткнул «ваньку» в спину:

— Давай!

Поехали.

На ходу Верес помогал Арише устроиться, расправить одежду. Полостью от ветра прикрыл.

А Даль погонял себе, прислушиваясь к невнятной возне за спиной и догадываясь, что там происходит. Странно вот, что он не писатель. Но и следователю способность достроить образ по мелким деталям ой как важна, и археологу… Как писал кто-то когда-то, археологи изучают древние преступления, а следователи — современные. Даль хмыкнул и стал напевать себе под нос.