Мое королевство. Бастион - [20]

— Вы жестоки.

— Я? — Даль наигранно распахнул глаза. — Они нас придумывают и бросают — в бой, в несчастную любовь, как в омут — потому что-то сами не могут что-то решить для себя. А нам выкручивайся, как знаешь. Вот почему он моих одноклассников положил, всех? И не надо пенять на абсолютный текст, который сам себя пишет. От Создателя тоже зависит многое.

Крапивин перевел дыхание.

— Впрочем, мне его беспринципности и жестокости не понять, я же не создатель. Но вот о чем я никогда не пожалею: о том, что он послал меня к тебе. Все, достаточно, пора тебе ложиться.

— Даль, вы нашли «иглу»?

Из неловкого положения — не отвечать же: «Нашел, но вам я ее не дам», — спас Крапивина проводник. Постучав, бочком внедрился в купе:

— Покорнейше извиняюсь, пришел опустить жалюзи согласно инструкции. Въезжаем на Чаячий мост, и дамы и барышни, бывает, пугаются…

— Пожалуйста. Я выйду покурить пока.

Даль сделал несколько затяжек, когда проводник, деликатно притворив двери, вышел из купе и остановился у него за спиной.

— Как можно было придумать такой: от берега моря до берега моря? Что там барышни! Каждый раз едешь и дрожишь: а вдруг упадет? В осенние шторма пена выше окон сигает!

— Не беспокойтесь, этот мост не упадет. Инженеры ошибаются, Создатели никогда. Этот Мост придумал мессир Халецкий, чтобы встретиться с государыней.

— И сплошные нелады от этого вышли. Ох, еще раз прошу прощения, милсдарь, я когда пугаюсь, много говорю, — проводник поднес два пальца к козырьку форменной фуражки и пошел дальше стучаться в занятые купе.

Даль курил и смотрел в бездну с редкими огнями за окном. Пролетали фермы бесконечного моста, поезд нервно погромыхивал. Сладковатый дым царапал горло и уходил в форточку, воздух, словно мокрая простыня, касался щеки.

Из пустоты за окном спланировало чаячье перо. Даль проводил его взглядом до ковровой дорожки под ногами.

Снова вспомнил, как нежно рука государыни коснулась стекла, укрывающего литографию. Словно гладила невидимую щеку. Комиссар безопасности и информации раньше не задумывался об этом, но вдруг дворцовые сплетники не так уж и не правы? И Александр Халецкий вздурил не из-за жестокости Круга к Создателям. И не из-за страстных амуров с Воронцовой. Не потому, что разлюбил… Алису. Феликс Сорэн, внук генерала Сорэна и внезапно мелкий управляющий мелкого поместья под Эрлирангордом… даже если и не мелкого — не суть. Хранитель, воплощение господа нашего Корабельщика, оберегающий Равновесие: чтобы под напором думающих в разные стороны Создателей реальность не рвалась, как гнилая ткань, при прорывах абсолютного текста; чтобы урожай был обилен и не горел в огне. Чтобы реки текли если и не молоком, то хотя бы не смолой. Чтобы созданные люди были равными рожденным и умирали не по чьей-то прихоти, а когда наступит положенный срок. И еще тысяча этих «чтобы», известных только Корабельщику. Хранитель может куда больше обычного человека; он не может одного — соединить хотя бы несколько фраз, осененных благостью Творца. И даже самый последний графоман в этом смысле счастливее.

И если в мире Сана Алиса погибла на заснеженном поле от случайно сорвавшегося арбалетного болта, то в сказке — выжила. Хранитель свернул ради нее с дороги, подобрал, вылечил, сделал знаменем мятежа против ее убийцы. Спас Создателей от ужасной участи загораться молниями над Твиртове. И погиб, когда мятеж был завершен.

Феликса забыли. Может, не как человека, но как Хранителя точно. Храм Кораблей не простил ему привязанности к одной единственной женщине. Его имя не поминали в святцах и по церковным праздникам. Его словно вычеркнули, будто никогда и не было. Ему не нашлось места в чужой овеществленной сказке.

Фермы моста проплывали мимо, поезд дрожал на стыках, стараясь скорей проскочить Чаячий мост, судорожно гремел сцепками, раскачивался, как пьяный.

Глава 6

В Эйле показалось еще холодней, чем в Эрлирангорде. Ветер с моря дул сырой, пронизывающий. Низкие серые тучи над городом то и дело срывались коротким дождем. Капли искрились в маслянистом фонарном свете.

При маскировке нехорошо сорить деньгами, но Даль, не торгуясь, взял носильщика и нанял экипаж, приказав ехать в пансион, указанный в телеграмме, подтверждающей бронь — лишь бы государыня поскорей оказалась в тепле.

Сжимая ее холодные руки, глядя на синие круги вокруг глаз, комиссар жалел, что вовсе поддался на авантюру. И не смотрел ни на липнущие к мостовой кленовые листья, ни на лавчонки в полуподвалах — с прямоугольными вывесками, ни на украшенные лепниной фасады, ни на теплые огоньки свечей и позолоту в распахнутых дверях многочисленных храмов. А экипаж плелся как назло, колеса расхлябанно скрипели, бурая лошадка, потемневшая от дождя, казалось, едва передвигала ноги. Да и хозяин то и дело придерживал ее, кланяясь каждой храмовой маковке.

Но вот старый город закончился, и потянулись плетни, кособокие хибары, глинистая жижа заплюхала из-под колес. Даль поймал себя на желании стянуть возницу с облучка и не раз и не два окунуть в эту грязь, чтобы не смел издеваться над интеллигентом. Но дорога неожиданно свернула в липовую аллею и уперлась в низкую железную ограду с фонарями по обе стороны от ворот.