Мое королевство. Бастион - [12]

После звонка Крапивин вызвал к себе порученца. Никаких опухших красных глаз, никакой зевоты, несмотря на ранний час, парень был бодр и деятелен. Комиссар вручил ему ассигнацию и велел скупить по одному экземпляру утренних газет. А до того, пока не появились разносчики, разбудить и препроводить к нему мэтра Веска, личного врача государыни.

Пока порученец бегал, Даль собственноручно заварил себе в приемной чаю и с граненым стаканом в массивном серебряном подстаканнике вернулся в кабинет. Выдернул с полки том энциклопедии и устроился на кожаном черном диване, прихлебывая чай и переворачивая страницы. Сухо шуршала папиросная бумага, которой были переложены иллюстрации. Акварели были недурны, а главное, точно передавали суть статей. «Искоростеньская игла», как и положено, отыскалась в середине. К собственным познаниям добавил Даль, что «иглы» бывали трех видов: золотые, платиновые (под вопросом) и костяные золоченые. Что «искоростеньская игла» была источником вдохновения для многих сказок и метафизических теорий. Что ее легко перепутать со шляпной булавкой и нарваться на фальшивку. Что на знаменитом Искоростеньском базаре такие «иглы» продают на дюжины и купцы могут страшно обидеться, когда их заподозрят в обмане. Именно так была спровоцирована резня 1713 года, посольство Эрлирангорда в Искоростене и храмы Корабельщика сожжены, люди убиты самым лютым образом. В Искоростень ввели оккупационные войска… Впрочем, к самой «игле» эта история уже не относилась.

Даже не ясно, вдохновился художник описанием или где-либо видел копию, но рисовано было вдохновенно и со знанием дела. В «игле» и правда было что-то от шляпной булавки или миниатюрного стилета: золотой граненый клинок размером с вершок, покрытый чертами и резами, и гладкое, будто зализанное морем оголовье из скользкого даже на вид зеленоватого хризопраза. Имелся также миниатюрный бегунок, который можно было двигать вдоль клинка, определяя время сна. Если же загнать его под головку, сон обещал быть бесконечным.

Крапивин отставил стакан на подлокотник. Акварель завораживала и пугала. А семерка корморанских кошек, выстроенная по ранжиру на диванной полочке перед зеркалом, желтыми глазами сверлила ему затылок. Даль резко захлопнул энциклопедию, будто давил меж страницами паука.

Следовало отговорить государыню от этой затеи.

В восемь утра без четверти, набольшее, минутой позже (часы только что отзвонили) порученец придержал для доктора Веска тяжелые двери и осторожно прикрыл их за его спиной.

Доктор был в неизменной чесучовой паре. Пиджак на локтях и брюки на коленях чуть лоснись от старости. Но волосы тщательно расчесаны на пробор, лицо бритое, рубашка белейшая и туфли новомодные, двухцветные, с пуговками по краю. Держался мессир Веска с достоинством, но руки тряслись: он всегда панически робел перед комиссаром. Даля и смешил, и раздражал этот страх — всем и так было известно, что доктор писал детские стихи и вслух читал по вечерам собственному семейству. Стихи были хорошие, их охотно брали в журналах. Комиссариат печати проверял их не раз и в крамоле автора не уличил.

— Присаживайтесь, Николай Васильевич, в ногах правды нет, — бодро произнес Даль. — Чаю желаете?

Веска закивал так энергично, что пенсне сорвалось с носа и заболталось на цепочке. Даль, извинившись, вышел в приемную и вскоре вернулся, катя перед собой сервировочный столик с чайной посудой и двумя чайниками, поставленными один на другой — для заварки и для кипятка. Снял с подлокотника недопитый стакан, выплеснул в печь и налил себе свежего.

— Молоко, сливки, сахар… Прошу.

— Пить чай с лимоном и сахаром — испортить его вкус, — отозвался доктор ворчливо. А это… неужто печатный пирог с повидлом?

— Он самый, из Колчаны, — Крапивин отделил ножом кусок и переложил на плоское блюдо с синим цветочным рисунком. Веска отломил кусочек и кинул в рот. С наслаждением прожевал:

— Берсень и смородина… М-м…

— Не торопитесь, ешьте. Вы выглядите усталым.

Доктор неловко брякнул чашкой о блюдечко.

— Вы же не обо мне собрались говорить, Даль Олегович.

Даль кивнул.

— Государыня нынче вечером отбывает в Эйле. Частным образом. Так что от вас мне нужны лекарства, что могут понадобиться в дороге. И рекомендательное письмо к надежному доктору в самом Эйле.

Николай Васильевич выдернул пенсне, угодившее в чай, и стал тщательно протирать салфеткой круглые стекла и костяную дужку.

— Это безумие! — восклицал он. — Мазохизм и безумие!

— Вы полагаете, императрица больна… душевно?

Доктор выпятил остроконечный подбородок:

— Не пытайтесь ловить меня на слове, молодой человек. Для этого города она прежде всего тюремщица и убийца литературных дарований, этого, магистра Халецкого, своего мужа… или любовника. Не желаю разбираться, кем он ей доводится. De mortuis nil nisi bene.

— А он не покойник, — Даль пронзил ножом пирог, — и никогда им не был. Ни он и ни его ученики. Грандиозная мистификация. Способ отомстить и избежать правосудия. И я клянусь, что сделаю все, чтобы их найти. Халецкий лишится ореола невинной жертвы. И тогда пусть бережется сам.

Веска снова уронил пенсне в чай, бросил с ним сражаться, наплескал в чистую чашку сливок и выпил залпом.