Модная сочинительница - [4]

- Мак! - вскричал ваш покорный слуга. - Это рубин Фламмери.

За что Мак возненавидел и проклял меня на всю жизнь. Затем я увидел Фитча, художника, на нем был ослепительный бархатный жилет, тоже от Фламмери.

- Во всем городе есть только один такой же жилет, у Фламмери, доверительно шепнул мне Фитч. И, уж конечно, Фитч не остался в долгу и преподнес им с полдюжины прелестнейших рисунков.

- Разумеется, я не собираюсь брать за них деньги, - говорит он, - ведь как-никак, черт возьми, леди Фламмери - мой друг.

Ах, Фитч, Фитч!

Можно привести еще сотню самых разнообразных способов подкупа, которыми пользуется ее сиятельство. Она подкупает критиков, чтобы они восхваляли ее, писателей, чтобы они писали за нее, и публика жадно набрасывается на ее творенья так же, как на любой искусно разрекламированный товар. И вот книга выходит в свет: что до ее достоинств, то мы с удовлетворением можем признать, что леди Фламмери не испытывает недостатка в природном esprit {Живости ума (франц.).}, которым наделены все женщины, но далее этого наши похвалы не идут. О стиле говорить не приходится, ибо ее сиятельство совершенно не знает родного языка, но зато нахваталась фраз из нескольких иностранных. Она пересыпает свои творения безграмотными французскими вставками, нелепейшими обрывками из итальянских арий, чудовищно искаженными немецкими поговорками и беспомощными фразами на дурном испанском; и эта способность коверкать и калечить родной язык дает ей право именовать себя сочинительницей. Но позвольте, однако, заметить, что такого слова не существует. Если бы какого-нибудь юного воспитанника Итонской школы попросили сочинить вирши в честь Сафо, или графини Такой-то, или леди Шарлотты-Как-Ее-Там, или достопочтенной миссис Некто, и он от избытка чувств вообразил бы, что может наделить эти прелестные созданья титулом auctrix {Писательница (лат.).}, мне пришлось бы только пожалеть этого молодого джентльмена. Доктор Вордсворт и его сподвижники жестоко отделали бы его за подобную ошибку. Так запомните же, милые авторесы: слова "сочинительница" не существует. Есть слово auctor; Optima tu proprii nomims auctor eris {Лучшим создателем собственной славы ты будешь (лат.).}, из чего со всей очевидностью следует, что вас должно именовать сочинителем, а не сочинительницей (определение это взято из словаря Эйнсворта, в чем любой желающий может удостовериться).

Итак, вопрос исчерпан: слова "сочинительница" не существует. Но это еще ровно ничего не значит. Уж не думаете ли вы, что сочинительницы придерживаются правил грамматики? Такое предположение просто нелепо. Да мы и не ждем от них знания родного языка. Нам гораздо больше нравятся те вольности и шалости, которые они себе позволяют. Когда, например, знаменитая автореса, написавшая мемуары, называет кого-нибудь прототипом собственного отца, мы чувствуем себя облагодетельствованными ее светлостью; язык чувствует себя облагодетельствованным, ибо он приобретает своеобразное очарование и невиданные дотоле возможности; ведь совершенно очевидно, что если мы можем называть себя прообразами наших бабушек, можем предсказывать меню вчерашнего обеда и тому подобное, мы начинаем по-новому мыслить, и перед нашей поэтической фантазией открываются изумительные перспективы о которых мы никогда не подозревали.

Из всего этого со всей непреклонностью следует, что сочинительница не обязана знать свой родной язык. Литература и политика обладают одной общей привилегией: любой невежда может преуспевать как в одной, так и в другой области. Можно с уверенностью сказать, что никакого предварительного обучения не требуется, всякому же, кто в этом усомнится, мы советуем обратиться к широко известным современным сочинениям, и если он обнаружит в них крупицу знаний, или хотя бы поверхностное знакомство хоть с какими-нибудь книгами на каком-нибудь языке, или если его вдруг покоробит от никчемного, вышедшего из моды строгого соблюдения правил грамматики, мы обязуемся взять свои слова обратно. На днях ко мне зашел один мой друг; он был в весьма расстроенных чувствах. Его бесценный мальчик, некоторое время служивший в конюшнях мистера Тилбери, прельстившись плисовыми панталонами джентльмена, подвизавшегося в том же заведении, присвоил себе упомянутую принадлежность туалета, а затем уступил ее за бесценок одному родственнику, если не ошибаюсь, - своему дяде. За эту безобидную шалость несчастного Сэма схватили, судили и приговорила к шести месяцам бессмысленной черной работы в исправительном доме.

- Несчастный малый и раньше-то был непутевый, - заметил его отец, взывая к моему человеколюбию, - он еще на конюшне набрался разных уличных словечек, а послушали бы вы его теперь, после того как он вернулся с принудительных работ! Он так выражается, хоть святых вон выноси! Боюсь, что он станет самым заправским вором, а ведь он очень смышленый, умеет читать и писать, и такой бойкий да шустрый, но из-за этой истории с панталонами никто не захочет взять его на работу!

- Как! - вскричал ваш покорный слуга, пораженный недалекостью своего друга. - У вас такой сын, и вы не знаете, что с ним делать! Смышленый малый, умеет писать, прошел школу на конном дворе, а потом целых шесть месяцев пополнял свое образование в университете, то есть я хочу сказать, - в тюрьме! Да сделайте из него модного романиста, черт бы вас побрал!