Модильяни - [43]

Но забота о своем здоровье сама по себе не объясняет принятого решения оставить скульптуру. Во многих случаях жизнь Модильяни доказывает: если вопрос касался искусства, главного дела всей его жизни, с физическими недомоганиями он совершенно не считался. Постоянная изнуряющая нужда, бытовые неурядицы и жизненный уклад, больше напоминающий отсроченное самоубийство, не играли для него никакой роли. Он отмахивался от любых советов поправить здоровье, не отвечая или отвечая отрицательно на предостережения быть осмотрительнее.

Даже когда он повзрослеет и станет более опытным в технике рисунка мастером, он не сможет дать себе ясный отчет в том, почему он бросил скульптуру. Разумеется, его решение было спровоцировано не только опасениями за свое здоровье. Возможно, были и другие причины, например, вера в то, что он уже в какой-то степени нащупал свой почерк.

В период с 1910 по 1913 год, покуда Модильяни решает, быть или не быть ему художником или скульптором, он делает эскизы кариатид и несколько скульптурных голов. В одном из писем Полю Александру от 23 апреля 1913 года он пишет: «Решающий момент приближается… я все сделаю в мраморе».

Это обещание он никогда не выполнит.

Для скульптуры Амедео больше всего подходил мягкий песчаник, который обычно использовали для отделки фасадов особняков. Он таскает его со строек или работает прямо на месте. Знаменитая хозяйка харчевни итальянка Розали рассказывала, что как-то вечером он пришел к ней таким разбитым, уставшим и несчастным, что даже отказался от еды. Долгое время молчал, не отвечая на вопросы, а потом разразился плачем. Выяснилось, что он «участвовал в похоронах». А вышла следующая история: только он начал работать на стройплощадке над куском камня, как обнаружилось, что этот блок должны были замуровать в фундамент. Амедео умолял рабочих оставить ему камень, они, конечно, не послушали и начали прямо на его глазах закапывать незаконченную скульптуру в землю.

Вскоре в силу названных причин он от камня обратился к дереву, но и это ему не помогло. Дерево, конечно, было менее опасно для его легких, чем камень, но стоимость материала все же была ему не по карману. Вместе с Дусе Амедео нашел оригинальный способ добычи нужного материала — железнодорожные балки из прекрасного дуба со строящейся поблизости станции метро Барбе-Рошешуар. Ночью вдвоем с кем-нибудь, поскольку дуб очень увесист, они выносили со строительной площадки длинные и толстые брусы. Только одна скульптура того времени дошла до нас и находится в одной из частных парижских коллекций. Это — голова женщины с вытянутым овальным лицом, широким лбом, узким носом, простирающимся до самой линии губ, и полуопущенными веками, придающими всему ее облику загадочную отрешенность. Голова на довольно длинной шее, волнистые волосы — в общем, типичный стиль Модильяни, который он напрямую или через передачу Пикассо заимствовал у африканских статуэток.

Амедео хочет сконцентрировать все свои усилия для осуществления замыслов, но у него нет сил. Для того чтобы заработать немного денег, он время от времени возвращается к живописи, рисует на заказ, терпит бытовые лишения в непрестанном ожидании, что вот-вот случится нечто такое, что перевернет всю его жизнь. Но что? Он не знает.

Постепенно Моди становится одним из главных участников ночной жизни квартала. Писатель Андре Варне вспоминает один случай, который произошел в «Дельте» накануне Рождества 1908 года: «Организаторы заказали огромную бочку вина. Дом был украшен расписанными полотнами, были горы еды и много гашиша, который придал празднику необыкновенную живость. Модильяни управлял церемонией. Сколько сумасшествия было этой ночью…»

И еще одно воспоминание. Перед самым Новым годом Варно пригласил всех к себе в мастерскую на Сен-Жорж, 50: «Модильяни стоял у двери и каждому пришедшему тут же предлагал шарик гашиша. Наркотик очень возбудил гостей, которые до этого уже были накачаны алкоголем. В полночь они попытались поджечь гигантский пунш, которым наполнили вазу, но так как ром плохо горел, кто-то плеснул туда керосин из лампы. Взвился огромный язык пламени и подпалил бумажные украшения. Все начало гореть, но никто этим не обеспокоился. Хорошо, что происшествие не имело тяжелых последствий — огонь потух сам. По мнению многих присутствующих, именно Модильяни поджег пунш, плеснув туда керосин». Неустановленные источники добавляют, что когда поднялись первые языки пламени, он стал громко призывать к пожару в стиле од Габриеле Д’Аннунцио.

Эти два небольших, но неприятных эпизода в конце 1908 года всерьез испортили отношения между Модильяни и другими художниками «Дельты». Возникает непреодолимое отчуждение, трещина, обострившая давние противоречия, ту взаимную неприязнь, которая делает любое совместное проживание невозможным. Через пару недель после Нового года ситуация обостряется еще больше под впечатлением от другого происшествия.

Во время одного из привычных горячих споров пьяный Модильяни вдруг разъярился и с криками начал срывать со стен картины и громить скульптуры своих коллег. Этой выходкой Моди полностью уничтожил то доверительное отношение, которое еще теплилось между ним и другими мастерами. Друзья были так оскорблены, что ничего не хотели слышать о болезненном состоянии Амедео. Есть свидетельства, что он в эти дни был действительно болен и, как говорили, своей худобой и бледностью походил на призрака.