Модельерша - [15]

А телефончик-то Игорю успела дать!

— …ум, а не только инстинкт, и этот, охотник, такой же чуткий, как волк, такой же осторожный, умный… очень чуткий.

Вот, что тебя интересует!

— Пей, пей кофе, — она улыбнулась мечтательно, — а то я тебя кормлю баснями, а кофе остывает.

— Так понравился тебе он? — Мой голос чуть дрогнул отчего-то.

Не люблю я тебя сейчас почему-то, Наталья!

— С ним можно было бы жить на две квартиры, — она не ответила прямо на мой вопрос, — зачем разрушать его милый гаремчик? Мне его малютки мешать не будут. Я стану заниматься своими делами, домики придумывать, а он своими. Позвонит мне — дорогая, а не сходить ли нам в гости? — Конечно, милый, с удовольствием. Ему, по-моему, важно, чтобы жену можно было вывести в свет. Придем, я стану молча поглядывать на его приятелей, поскольку молчаливая женщина — вожделенная мечта каждого мужчины. По крайней мере так учит нас литература. Приятели помрут от зависти! — Она засмеялась и откусила пирога. — Кстати, мою бабушку дед брал в тайгу, учил стрелять: она — не буду! он — стреляй! она — ни за что! боюсь! Он тогда свое ружье на нее наставил, прицелился, говорит — стреляй, Лулочка, а то!. Она выстрелила куда попало и никуда, разумеется, не попала!. — Наталья разрезвилась, щеки ее горели, глаза искрились смехом.

— Он привезет шубку тебе, — сказала я, — из песцов или из чернобурок.

— Еще бы!

Я почувствовала себя вдруг двуличной лисой.

— Вы будете с ним весьма неплохо смотреться!

— Ты считаешь?

— Прекрасная пара: высокие, стройные, зеленоглазые! (А я — стройная брюнетка с длинными ногами…)

— Представляешь, он мне звонит — а что же делает милая моя супруга одна в отсутствии супруга? А я ему…

— Вместе с ним, значит, ты жить не захочешь? — поинтересовалась я угрюмо, перебив ее лирический треп.

— Это он не захочет! — Она откусила опять кусочек пирога. — Еще кофе?

— Нет.

Настроение у меня почему-то по мере усиления ее веселости падало, словно мы соединились с ней как песочные часы. Одним словом, мне грустно оттого, что весело тебе. Она наконец-то дожевала свой пирог. И потянулась на диване.

А я резко простилась и ушла.

На улице похолодало. До метро я шла довольно долго, а такси слишком дорогое удовольствие. Толстая баба, плюхнувшись в вагоне на сиденье со мной рядом, смяла мне подол плаща. Я ненавидела уже весь мир.

Назавтра Наталья позвонила мне сама. Такого, поверьте, еще не случалось со времени нашего знакомства!

— Слушай, Ольга, ты не представляешь, что сегодня было! — рассказывала она очень взволнованно. — Звонок в дверь, я открываю, вы такая-то? — Такая-то. — А мы к вам. — Ко мне? — К вам — от такого-то. То есть от Игоря, понимаешь? Я — проходите. Они прошли, мужчина черненький, а женщина с легкой сединой, в очках, очень интеллигентная, наверное, она имела к Игорю раньше какое-то отношение…

— Ты… уверена?

— …мне так показалось, слишком она близко все его дела принимает к сердцу, ну, ты слушай, а не перебивай, женщина о нем тепло говорила, мужчина тоже начал хвалить, она — Игорь очень милый, он застенчивый…

— Игорь?!

— …угу, Игорь, в конце концов они решаются и, он выпаливает — в общем, мы к вам, вроде, сватами пришли, Игорь сам, он такой стеснительный, он во дворе остался…

— Во дворе?

— Во дворе.

— Ситуэйшн!

— И не говори! Я — тык-мык, стала виться, как уж на сковородке, людей-то ни за что, ни про что обижать совсем не хочется, а женщина вообще такая приятная, они же не виноваты, что он — такой… рискованный! Но я-то, сама понимаешь, не могу так сразу, я вообще, я не настроена…

— А тебе, между прочим, уже пора. — Я закурила, перебросив трубку из правой в левую руку. Трубка была влажной от моих пальцев.

— Ты думаешь? — Она не обиделась.

— Будешь как Наина!

— Наина? Это у Пушкина?

— Да.

— Ведьма какая-то старая?

— Ну, что дальше, рассказывай! — Я уже была не рада, что ее отвлекла.

— Дальше? Дальше, что же дальше?.. — Кажется, она почему-то расстроилась. — Они ушли. Они вообще, по-моему, решили, что мы с Игорем совсем не знакомы.

— Почему?

— Я стала мяться — Игорь, кто это, кажется, охотник, или нет, художник, они переглянулись растерянно — и откланялись. И мне, знаешь, теперь жаль, что так получилось, такой мужик зашибенный, а главное, у него лицо — асимметричное…

Вечером я поехала к Игорю. Ирка говорила, что у него есть Фрейд, а мне как раз он просто необходим. Игорь оказался дома — и один.

* * *

Кстати, я так и предполагала, что она поедет к нему в этот же вечер. Законы женского царства изучить несложно. Я чувствовала почему-то вину перед мужчиной и женщиной, приходившими ко мне. Игорь, сказала я, это мужчина, с которым мы, кажется, виделись вчера? мы пробыли у него с подругой в гостях так с часок.

Их лица надо было видеть. А я — лгала. Нет, я не исказила факты, но умолчала — о чувстве.

Ведь я любила его ровно полтора часа! Полчаса до знакомства с ним любила я его тихий подъезд, старика с меловыми бровями и коричневой палкой, на которую он опирался выцветшими ладонями, и внука старика — Кольку, не виденного мной ни разу, я любила собаку Пальму, дремавшую на балконе, и привычку Игоря закрывать от случайных подружек дверь во вторую комнату на ключ, и подружку его в прозрачных шароварчиках, исчезнувшую Джинной из волшебной лампы, я любила тоже. Я вошла случайно в его жизнь и почувствовала ее как еще одну возможность своей жизни, а поскольку сразу, едва увидела его, поняла, что все равно отвечу ему отказом, к любви-предощущению прибавился тонкий аромат близкой потери, сладкая грусть невозможного, тихий и нежный отсвет чужого навеки окна… Так в лесу, собирая грибы, увидишь вдруг незнакомую тропинку и так захочется свернуть на нее, но уже поздно, уже пора домой и, зная, что сейчас, именно сейчас, ты потеряешь эту случайную тропку навсегда среди тысячи других малознакомых и чужих дорог, дорожек и тропинок, ты с грустью глянешь на нее и полюбишь за то, что никогда не увидишь, куда бы она тебя привела. А ступи на нее, и через каких-нибудь два часа уткнется она в гнилой забор старого загона, где понурый стоит жеребец, отгоняя надоевшую муху.