Модельерша - [14]

Он в прихожей подал мне плащ, ей — черное ее пальто.

— Подождите, я забыл ключи от машины.

— Может, Алина унесла? — шепнула я Наталье.

— Да ну.

— Девка-то противная.

Но он уже возвратился с ключами в руках, он поигрывал ими и странно и криво улыбался.

— Ну, вперед!

— Вперед, — кивнула я. А Наталья вышла из дверей молча.

И мы шли по той же асфальтированной дорожке, и опять шуршали листья, но уже унесло со скамейки пергаментного старика, а вместо него сидела парочка, джинсовая и лохматая, я дважды на них оглянулась, и маленькая косолапая дворняга некоторое время бежала за нами, и Наталья шла, отчужденная и загадочная, а Игорь, полусклонившись к ней, что-то говорил на ходу приглушенно, и мне, представьте, вдруг стало обидно, что он не со мной говорит так мягко и тихо, а с ней, с этой девицей, похожей на киплинговскую кошку, что бродит, бродит, бродит по жизни…

Мы дошли до метро.

— Смотрите, а то я вас подвезу, — проговорил он. И я поняла, что она уже успела от его услуг отказаться.

— На метро быстрее, — она очаровательно улыбнулась.

— Слушайте, Наташенька, — сказал Игорь громко, уже не таясь меня, — через четыре дня я еду на охоту, на три месяца, вернусь лишь к Новому году и то всего на две недели. У меня есть к вам предложение — поехали со мной!

— Она работает, — сказала я быстро, — она же архитектор, а не свободная художница.

— Ну и что, — голос его чуть сел, он засмеялся. — Ну и что — уволится и поедет. Я буду ее кормить.

— Спасибо, но вряд ли… — Она улыбнулась. — У меня ведь, к сожалению, есть и свои планы.

— Перечеркните все планы к черту!

— А кроме того, я — против любой охоты.

— Вы просто не знаете, что это такое!

— Скорее! — внезапно для самой себя крикнула я, хватая Наталью под руку. — Игорь, пока!

— Подумайте, Наташа, я вам завтра позвоню!

На меня он не глянул.

Мы вышли в центре, и голубой свет витрин мгновенно сделал наши лица похожими на кукольные личики манекенов.

— Зайдем ко мне, кофе попьем? Я поняла: ей хочется поболтать об Игоре. И я была, если признаться честно, не против.

— Купим пирожные и пойдем ко мне.

Покупать она всегда предпочитала на свои деньги.

— А пирожные все какие-то на вид несвежие, — оглядев витрины, огорчилась я. — Только пирог с курагой выглядит аппетитно.

— Ладно, — она весело махнула рукой

— Зато он и правда очень вкусный, — продавщица, полная и уютная, как тахта, улыбнулась Наталье.

— Спасибо.

Во дворе ее дома белел заглохший фонтан, каменный его цветок из-за отбитых кое-где лепестков больше походил на половинку гигантской яичной скорлупы, возле которой, словно два муравья, сплелись парень и девушка.

— Фонтан заглох, — проговорила Наталья задумчиво, — и в этом грустный символ нашего времени — символ отсутствия любви.

— Но они все равно целуются, — сказала я, признаться не очень понимая, что она имеет в виду.

— Потому-то и грустно…

— ?

— …вообще, множество людей только потому обнимаются, целуются, что так принято, так заведено в людском сообществе — нужно соединяться в семьи, рожать и растить детей…

— А ты сама-то хочешь выйти замуж? — в лоб спросила я. Мы уже поднялись по лестнице к ее двери, на которой не значилось номера.

Сверху бесшумно стекла темная кошка, на секунду застыла возле нас, сверкнув зелеными глазами, и так же неслышно исчезла.

— Стекла и пропала, — сказала Наталья. И достала из сумочки ключ.

— Не отвечаешь!

— Может быть, и хочу.

В ее однокомнатной квартире почему-то тонко пахло сиренью. Я сняла плащ, она пальто. В зеркале появилось и исчезло ее лицо.

— А, может быть, и не хочу.

Комната походила на кабинет: книги, книги, в вазе цветы, а на стене картины и несколько рисунков зданий.

— Я — плохой архитектор, — вдруг сказала она, прочитав мои мысли — я как раз подумала об ее архитектурном таланте, — я хорошо придумываю, но не люблю исполнять. — Она забавно высунула кончик языка. — Мне скучно чертить и разрабатывать детали, зато сама идея, как правило, пользуется у меня страшной популярностью, я не хвастаю, честное слово. Мне даже предлагали продавать идеи одной крупной компании. Но я отказалась.

Рассказывая, она успела сварить кофе, принести чашки, поставить их и пирог на голубом блюде на небольшой журнальный столик.

— Почему ты отказалась? — Я вытянула ноги на диване, накрытом клетчатым пледом. — Было бы много денег.

— Шеф был неприятный, типичный делец, вот если б его убрали…

— Ты — как мафиози.

Она засмеялась. Просто закатилась. Господи, подумалось мне, а ведь все лжет — и вовсе ей не смешно.

— Ты считаешь, что мне не смешно, а я смеюсь, — неожиданно сказала она, прищурясь.

— Ничего я такого не подумала.

— А мне и в самом деле смешно, кем только меня не представляли, одни видят во мне монахиню, другие… — Она хмыкнула. — Кому я кажусь современной стервой (я покраснела), а кому… — Она вдруг задумалась, помолчала. — Один знакомый поэт сказал мне недавно, что я — поэзия.

— Муза?

— Нет, не муза, а поэзия: я появляюсь, чтобы исчезнуть, едва во мне перестают нуждаться. — Она села и рассеянно провела ладонью по зеркальной глади стола. У соседей за стеной заплакал ребенок.

— А этот Игорь — вполне, — без перехода заговорила она совсем другим тоном. — Худой, высокий, светловолосый. — Голос ее стал ниже, глаза сверкнули. — Асимметричное лицо. Нет, ты обратила внимание — совершенно асимметричный? значит, дисгармоничный: умом хочет сделать одно, а захлестнут чувства, сделает совсем другое. Глаза жесткие и… — она задумалась, — точно у волка, а волки — очень архетипны, у меня был знакомый психолог, сам круглый дурак, но книги хорошие приносил, ты читала о древних праобразах в коллективном бессознательном нашей психики, нет? вот, смотри, волк — животное, но как бы и собственный праобраз, и в его глазах…