Модель - [33]

— Согласен, — начал отвечать я, но продолжил только после того, как она вставила почти ненужный уточняющий вопрос:

— Почему?

— Потому что, чьи бы права ни отстаивали митингующие, — они тем самым всегда отстаивают и мои права…

…Напоследок, хотя я и не знал, что это один из последних шагов в этой части нашего разговора, она уточнила:

— Патриоты противопоставляют себя интеллигентам.

Вашим патриотам интеллигенты не нужны?

— Если среди патриотов не будет интеллигентов, некому будет объяснить патриотам — почему патриоты не стали счастливыми…

— … Скажи, ты любишь время, в которое живешь?

Иногда мне кажется, что ты его не любишь, — спросила Элия.

Спрашивая, она опустила глаза, видимо, понимая, что задает очень сложный для любого человека вопрос, и, наверное, понимая, что ответ должен быть не проще вопроса.

Но я думал недолго, потому что сам не раз задавался этим вопросом.

И ответ у меня был:

— Элия, я не выбирал эпоху для своего рождения.

Больше того — эпоху для моего рождения не выбирали и мои родители.

Каждому нужно жить в то время, которое ему досталось.

— Но ты — любишь свое время или нет?

— В отношении своего времени у меня есть более интересное занятие, чем любовь или ненависть.

— Какое?

— Адекватность.

— Петр, ты показываешь мне, что правду нужно уважать, — не поднимая глаз, проговорила моя гостья. И я ответил как мог.

И как считал нужным:

— Правдой прежде всего нужно интересоваться…

— …Петр, я очень рада тому, что познакомилась с тобой, — тихо проговорила Элия Вита.

Но глаза подняла и встретила мой взгляд.

— Чему ты так рада? — улыбнулся я, продолжая смотреть ей в глаза:

— Мы ведь с тобой только спорили.

— Я не во всем согласна с тобой, и мне иногда кажется, что вам, россиянам, самим нет дела до своей страны, — сказала она; и я вполне мог бы ответить ей:

— Мы только тогда станем страной, когда нам самим до себя будет дело, — но вместо этого я переспросил:

— Тогда что же тебе понравилось?

— То, что о тебе не скажешь, что ты человек с нестиранной совестью.

А потом, помолчав, Элия Вита добавила:

— Если бы все россияне были бы такими, как ты — вы давно уже были бы мудрой страной. — И в ответ я не смог скрыть улыбку:

— Мы давно уже мудрая страна.

И, похоже… — я сделал паузу, подбирая подходящее слово для того, чтобы охарактеризовать мудрость своей Родины, и кажется, нашел такое слово:

— … неизлечимо…

— …Ты — не мираж, — проговорила она; и я ответил единственным, чем мог ответить:

— Ты — тоже…

— …Скажи, Петр, а тебя никогда не обманывали твои ожидания?

— Конечно, обманывали…

Если никто и ничто нас никогда не обманывали — значит, мы просто никому и ничему не нужны…

— …Петр, ты такой умный.

Как мой папа.

Я так скучаю по нему, когда уезжаю.

А ты часто навещаешь своих родителей? — Девушка присела передо мной на корточки и смотрела в мои глаза.

— Редко, Элия, очень редко.

— Почему?

— Потому что в твоем возрасте родителей оставляют на время, а в моем — уже навсегда…

…Помолчав, я стал устанавливать холст на мольберт:

— Ты хочешь поесть?

Я умею готовить очень вкусный омлет.

— Попробую, как ты готовишь.

Когда мы поработаем.

— У меня полный и совсем не плохой бар.

Я могу предложить тебе что-нибудь выпить?

— Потом.

У меня хватит смелости раздеться перед тобой без спиртного.

Она раздевалась без излишней скромности, но и без нарочитой деловитости, и было ясно, что Элия Вита прекрасно знает себе и человеческую, и женскую цену.

И то сказать, если женщина раздевается для того, чтобы продемонстрировать свою скромность, то — зачем она вообще раздевается?

А если женщина раздевается чересчур деловито, то — зачем она вообще женщина?

Раздевшись, Элия оставила на ногах босоножки на высоких каблуках, и мне это очень понравилось.

Я люблю, когда женщина носит высокие каблуки — это меняет всю моторику ее фигуры.

На каблуках женщина не только ходит, но и лежит интереснее.

— Скажи, — проговорила Элия, откладывая в сторону одежду и становясь передо мной в полный рост, — а если бы я сейчас была бы замужем, ты не считал бы меня женщиной легкого поведения?

Возможно, я был совсем не готов к этому вопросу и, наверное, оттого переспросил:

— Что?

— Если бы я сейчас была замужем, ты не считал бы мое поведение недостатком?

И вместо ответа я просто подошел к ней и молча погладил ее по плечу.

Мне не хотелось шутить на эту тему.

И как-то не ко времени было говорить серьезно о том, что я не встречал ни одного мужчину, который считал бы недостатком легкое поведение чужой жены…

«… Любовь, как и всякий живой организм, подвержена эволюции.

И в наше время измена в любви оказалась сложнее поступков и уж тем более сложнее придуманной не нами морали.

И уж тем более сложнее мнения: и о любви, и о поступках, и о морали.

В принципе, я понимаю мужчин, готовых посвятить всю свою жизнь одной любимой женщине.

И два часа своей жизни — другой.

Впрочем, в эпоху, в которую вползли мы, доставшуюся нам в подарок, линии любовного треугольника давно превратились в параллели, а потом, видимо, посчитав прямизну слишком примитивной для существования, стали пересекаться самым причудливым образом, радуя поэтов и психоаналитиков.

Мы по-прежнему называем грехом то, что во всем цивилизованном мире называется личной жизнью…» — Об этом я только подумал, но ничего не сказал. Может быть, в силу того, что эти мысли выветрились из моей головы очень быстро, а может, оттого, что эти мысли обладали главным качеством всех людских мыслей — никчемностью…