Мода — политика — гигиена: формы взаимодействия - [7]

Шрифт
Интервал

. У журнальных экспертов есть «идеологически близкие» и «идеологически чуждые» периоды в «истории костюма». Так, безоговорочное приятие вызывают одежды Древней Греции (освобождение тела от гнета одежды) и Французской революции (свободный крой и отмена корсета, короткие волосы), т. е. модные тенденции описывались через идеологически окрашенные метафоры. Например: «Короткая прическа стала модной опять во времена Революции… Подстриженные волосы снова подверглись гонению во времена Реставрации. Напрасно старались позже… восстановить легкую прическу революции» [Журнал для женщин 1926 № 2: 20]. Положительно оценивался также и (древне)русский национальный наряд (косоворотка) — за гигиеничность и удобство. Высмеиванию подвергались наряды XVII и XVIII веков — за роскошь и излишества. Но основным камнем преткновения была, безусловно «недавняя» мода конца XIX — начала XX века, точнее, ее знаковые атрибуты: корсеты, кринолины, шлейфы, шляпы, сложные прически.

Также важно отметить, что на описанные выше оппозиции накладывается еще и противопоставление «Запад!мы», которое далеко не всегда сводится к сравнению «чужого» и «своего». Отношение к западным модным тенденциям[30] в описываемый период носило амбивалентный характер. Прежде всего, в журналах публиковались и обсуждались сведения о модных тенденциях из-за рубежа, чаще всего из Парижа, изредка — из Нью-Йорка, Лондона, Берлина (постоянная рубрика «Парижские письма» в журнале «Искусство одеваться»; статьи за подписью «Парижанка» в «Женском журнале», «Искусстве одеваться», «Модах сезона» и др.). Тон этих заметок и система аргументации авторов достаточно часто демонстрировали приятие, а иногда и пиетет перед западной (парижской) модой.

Прежде всего она отвечала представлениям советских гигиенистов о полезности для здоровья, удобстве, рациональности. Кроме того, она репрезентировала такие положительно оцениваемые тенденции, как пропаганда здорового образа жизни и занятия спортом[31]. Так, в рубрике «Парижские письма» мы читаем: «Спорт радикально видоизменяет женский силуэт. Бюст ее (современной француженки. — Т.Д.) как бы уменьшился, ноги сделались более стройными и упругими, а руки — более мускулистыми и цепкими… Короткая юбка обеспечивает легкость движений…»; «…приветствуя с т. 3. гигиены и спорта короткую юбку наряду с уничтожением корсета…» [Искусство одеваться 1929 № 3:15; 1928 № 7].

И наконец, в дискурсе западной моды латентно присутствовала идея женской эмансипации, безусловно разделяемая журнальными авторами и отвечающая духу 1920-х годов. Идея женского освобождения, в том числе и благодаря свободной одежде, противопоставлялась пониманию одежды как одного из атрибутов закабаления женщины. Как писала В. Инбер (фельетон «На волоске от истины»), «Женщина, притянутая за свои длинные волосы к семейному очагу…» [Женский журнал 1926 № 2:17].

Однако, как и в обсуждении отечественной моды, в дискурсах, касающихся западных модных тенденций, зачастую присутствовала критика — того же, что страницей раньше безоговорочно поддерживалось (это вообще весьма характерное явление для женских журналов конца 1920-х — начала 1930-х гг.). Так, периодически появляется осуждение мини-юбок и тотальной стрижки волос. Неприятие коротких нарядов (а также косметики, высоких каблуков, шелковых чулок, «утягивающего» белья), как правило, получает гигиеническое обоснование — они вредны для здоровья. Реплики же в защиту кос обычно носят «эстетический» характер — длинные волосы жалко, это красиво и женственно. Например, появляются сообщения о выставках женщин, имеющих длинные волосы, победительницы которых получали большие денежные призы. (См. журнальную фотографию и подпись к ней: «Выставка устроена с целью протеста против стрижки волос…» [Искусство одеваться 1928 № 4:17].)

Однако в ряде текстов о западных модных тенденциях, носящих, как правило, ознакомительный характер и достаточно нейтральных по тону, появляются комментарии не только гигиенического (вроде следующего: «...длинные ногти на производстве очень облегчают отравление при работе с промышленными ядами» [Искусство одеваться 1928 № ю]), но и откровенно политического характера: «…маленькая нога, идеал разнеженной и праздной буржуазки», «Новый фасон костюма, придуманный бездельничающими модницами Лондона» [Искусство одеваться 1928 № 5:16; 1929 № 2:14]). Авторы статей о «Парижских салонах» начинают задаваться идеологическим вопросом: «…на кого, собственно говоря, рассчитаны эти наряды…» [Искусство одеваться 1928 № 9, внутр. стор. обл.]. Возникают образы капиталистов, получающих «баснословные барыши» от модной индустрии и несчастных «колесиков и винтиков» этого механизма: «угнетаемых» мастериц, кружевниц, вышивальщиц, портних, манекенщиц. Последние вызывали особую жалость специальных корреспондентов из Парижа: «…девушка-манекен с наигранной, заученной грацией покорно выступает напоказ», «Покупатель смотрит только на платье. Манекен, как бы прекрасен он не был, для него не существует. Человека тут нет: есть лишь платье и его номер» [Искусство одеваться 1928 № 3: внутр. стор. обл.]. Или аналогичный пассаж о продавщицах, названный «


Еще от автора Татьяна Юрьевна Дашкова
Границы приватного в советских кинофильмах до и после 1956 года: проблематизация переходного периода

Задачей предлагаемого исследования является рассмотрение изменений в кинорепрезентации приватного при переходе от «большого стиля» к кинематографу «оттепели». Под кинорепрезентацией приватного я буду понимать набор сюжетов, связанных с частной и/или интимной жизнью (ухаживание, общение влюбленных, семейная жизнь, внебрачные связи, ситуация развода, рождение и воспитание детей и др.), представленность в кинематографе бытовых практик (работа по дому, проведение досуга, гигиенические процедуры и пр.), а также способы показа приватного, характерные именно для кинематографа как особого типа медиума (крупный план, фрагментация, субъективная «ручная» камера, специфический свет, шумы и пр.).


Рекомендуем почитать
Пушкин. Духовный путь поэта. Книга вторая. Мир пророка

В новой книге известного слависта, профессора Евгения Костина из Вильнюса исследуются малоизученные стороны эстетики А. С. Пушкина, становление его исторических, философских взглядов, особенности религиозного сознания, своеобразие художественного хронотопа, смысл полемики с П. Я. Чаадаевым об историческом пути России, его место в развитии русской культуры и продолжающееся влияние на жизнь современного российского общества.


Проблема субъекта в дискурсе Новой волны англо-американской фантастики

В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.


О том, как герои учат автора ремеслу (Нобелевская лекция)

Нобелевская лекция лауреата 1998 года, португальского писателя Жозе Сарамаго.


Коды комического в сказках Стругацких 'Понедельник начинается в субботу' и 'Сказка о Тройке'

Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.


Словенская литература

Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.