Мода — политика — гигиена: формы взаимодействия - [6]

здоровья, а не в улучшении внешнего вида путем правильного подбора вещей и косметики. Весьма показательным является следующий журнальный пассаж: «Говоря о косметике, надо различать… средства, которые стремятся украсить природную внешность женщины, от того, что имеет целью скрыть искусственным путем какие-либо физические недостатки или следы разрушения, оставленные временем» [Искусство одеваться 1928 № у]. Иначе говоря, гигиенисты работали с «природой», а мода — с «эстетикой». Отсюда попытки дополнительного (неутилитарного) улучшения внешности/одежды трактовались как «буржуазное» излишество: «…цепляние за молодость с помощью искусственных ухищрений, скрывающих морщины или двойной подбородок — занятие легкомысленное и не стоящее (sic!); оно к лицу только праздным и изнеженным „барыням“, а не женщинам нашей эпохи. Ей не до того, да и нет у нее ни времени, ни шальных денег на покупки всякого рода дорогих пудр, красок для губ и пр.» [Искусство одеваться 1928 № 7].

Взаимодействие трех составляющих — моды, политики и гигиены — создавало сложно организованное смысловое поле. Анализ журналов показал, что для внедрения гигиенически опосредованной идеологии в сферу моды были выбраны определенные локусы. Среди них доминировало обсуждение длины юбок (длинные/выше колена) и длины волос (косы/короткая стрижка). Как писал журнал «Искусство одеваться»: «…двух основ современного женского облика: короткого платья и короткой стрижки волос…» [Искусство одеваться 1928 № 7]. Весьма характерно следующее гигиеническое обоснование пользы коротких волос: «…от стрижки женские волосы… только выиграют в крепости: кожа головы и корни волос будут лучше омываться воздухом… и получать лучшее питание, чем при тяжелых, свернутых узлом… волосах наших матерей»; «…длинные волосы — удобная почва для размножения бактерий» [Искусство одеваться 1928 № 6; № 7].

Другими, менее значимыми «зонами» можно считать обсуждение обуви (низкий/высокий каблук, «тупой»/«острый» носок), чулок (хлопчатобумажные/шелковые), белья (хлопчатобумажное/шелковое, короткое/длинное), косметики (краситься/не краситься). Гигиенический вердикт высоким каблукам и узким носкам звучит следующим образом: «…современная модная обувь достигает своей „эстетической“ цели слишком дорогой ценой: появляются мозоли, искривление пальцев стопы, плоскостопие, неправильная походка и т. д.» [Искусство одеваться 1928 № 4:16]. Аналогичную ситуацию можно отследить и в связи с появлением короткого модного белья: «Для… холодного времени года… сочетание короткой юбки с т. н. „комбинацией“, носимыми без сорочки, даже прямо опасно для здоровья… тем более что и ажурно-тонкие чулки ни в какой мере не защищают от холода» [Искусство одеваться 1928 № 7][27]. Таким образом, в исследуемый период гигиенические требования были формой политической экспансии, контролирующей и нормирующей моду.

Интересно, что «гигиеническая экспертиза» касалась не только современности, но и опрокидывалась в прошлое. Как правило, на констатацию гигиеничности/негигиеничности той или иной модной тенденции накладывалась еще одна аксиологически окрашенная оппозиция, которую можно обозначить как «новое/старое». «Новое» (стрижки, загар, укороченные юбки, одежда для спорта и пр.) чаще всего маркировалось как гигиеничное, удобное, практичное — и только как следствие — как отвечающее духу времени, прогрессивное, «социально-близкое»[28]. «Старое» (сложные прически, длинные волосы, макияж, корсеты, шлейфы, высокие каблуки и пр.) соответственно определяется как негигиеничное и неудобное. Обычно появление новых веяний во внешнем облике объясняется «духом времени» и ускорившимся ритмом жизни: «Мы живем в атмосфере быстро движущейся жизни, наш темп быстрый, мы торопимся, спешим…»; «…наши работницы… не имеют времени, устраивать на своих головах сложные прически, и для них, живущих деловой жизнью, по часам, короткие волосы являются прямо необходимой прической» [Искусство одеваться 1928 № 1:16], [Журнал для женщин 1926 № 2: 20]. Гигиенический дискурс журнальных статей о моде пропагандирует «тело, освободившееся от корсета, от длинных юбок, идиотски волочащихся по земле, подметавших полы и забиравших всю пыль, все миазмы, все микробы… от копны волос на голове, от громадных уродливых шляп…» [Искусство одеваться 1928 № i: 16]. К этому добавляется констатация несовместимости (комичности) предшествующей «антигигиеничной» моды с изменившимися социальными условиями и контекстами: «…для наших женщин были бы обузой и тяжелым стеснением перетянутая в корсет талия, тяжелая, поднимающая за собой пыль юбка, в которой не пролезешь в переполненный пассажирами трамвай или автобус. При современных жилищных условиях больших городов женщина в кринолине едва могла бы уместиться на полагающейся ей жилой площади; для этого ей пришлось бы не только стеснить, но даже вытеснить своих домочадцев» [Искусство одеваться 1928 № 9:17].

Кроме того, на страницах журналов осуществляется попытка идеологического переформулирования не только недавней (дореволюционной), но и всей предшествующей моды. История моды подвергается проверке на политическую благонадежность, при этом «гигиенические несоответствия» преподносятся как следствие классового неравенства