Мода на короля Умберто - [42]

— Между прочим, — сказал Москалев, едва посетитель уселся напротив, — крупные неприятности начинаются с пренебрежения мелочами. — Видя, что Новожилов теряется в догадках, пояснил: — Заповедники — дело хорошее, но пока что их называют вашими вотчинами.

При слове «вотчины» Новожилов одернул китель и положил пятерню на колено так, чтобы закрыть непросохшее пятно.

От гладкого стола взгляд директора поднялся и остановился на лице секретаря. Человек или маска? А может, профессиональное испытание на прочность? Их разделяла узкая отлакированная поверхность. Если бы психологическое расстояние между людьми измерялось километрами, то между ним и секретарем оно было больше, чем между Москвой и Землей Франца-Иосифа в Ледовитом океане. И расстояние следовало преодолеть.

— На то они и дикие, чтобы не считаться с формальностями. Они и за границу мигрируют без визы. Это их вотчины, а не мои.

— Их, считаете? А кто распоряжается пахотными колхозными землями?.. Устраивает какие-то зоны покоя без нашего согласия.

«Зоны покоя» Москалев произнес так, словно речь шла о курортных уголках с магнолиями, олеандрами, о каких-то райских кущах, обнесенных забором. Между тем в охотничьем хозяйстве называли так обыкновенные неудобья. И Новожилов спокойно сказал:

— Камыши на берегу озера не пахотные земли, но в управлении сельского хозяйства они почему-то числятся как пахотные. В камышах гнездятся фазаны, утки. Это и есть зона покоя.

Что-то мешало Новожилову за узким столиком, теснило как-то. Тут еще хрустальная пепельница лезла в глаза. И, пренебрегая церемониями, он отодвинул ее, а сам подался в кресле назад и расстегнул китель. Теперь он мог говорить свободно.

Какой же заказник без зоны покоя?! Все равно что трактор без двигателя. А заказник для охотничьего хозяйства то же, что сберкнижка для человека: проценты идут, бери их, пользуйся, но сумма остается неизменной. Так и дичь в заказнике множится в арифметической прогрессии, не меньше, но здесь ее не трогай — неприкосновенный запас, жди, когда сама расселится, обогатит угодья. А расселяться начнет обязательно.

— Вы, Кирилл Николаевич, любите тесноту?.. Коммуналки? Очереди? Вот и животные не любят. Одному соколу чеглоку, например, нужен целый большой район! Рядом с соседом он жить не станет, почему и зовется аристократом неба.

Образная речь директора оживляет Москалева. Он старается больше слушать, чем говорить. И тоже отодвигает кресло. Ослабляет узел на галстуке. Одно неясно… Заказник, охотничье хозяйство… Почему Новожилов объединяет их?

— Потому, — отвечает директор, переходя на более деловой тон, — что заказник — часть хозяйства. Дикие звери и птицы должны чувствовать себя тут как дома. Понимаете, дома! А не как в концлагере. Иначе никакого неприкосновенного генофонда не создашь.

И опять Новожилов следит за секретарем: пришлось ли крепкое сравнение? Кажется, принял. А иначе не прошибешь. Начнешь мямлить да усыплять биологическими терминами — и сразу припечатает тебя словами о главенствующем положении человека на земле.

Действительно, Москалев считал: земля обрабатывается не для того, чтобы ее заселили дикие. Он твердо знал: охрана природы не должна мешать прогрессу. Не однажды секретарь сталкивался с людьми, которые во имя сохранения природы готовы были предать анафеме производство. Ничего, кроме сожаления, не вызывало их бурное негодование. И вообще мир представлялся Москалеву противоборством темных и светлых сил, стихии и интеллекта, который медленно, но верно подчиняет себе все, движет человечество к добру. Увы, не столь быстро, как хотелось бы, но… Если о чем и сожалел Москалев, то о хронологическом несоответствии человеческой жизни и истории.

Но когда наивная вера Москалева встречалась с чьей-то практичностью, возникала настороженность. Москалев ощущал ее и сейчас, ощущал просто как твердое тело. А между тем что такое охотничье хозяйство, если очертить на топографической карте? Одно из звеньев системы. На его территории станицы, железные дороги, автомобильная магистраль. Здесь постоянно ведутся работы. Там пашут, тут сеют, где-то косят, убирают урожай. Москалев облетал свой район на вертолете, и образ открывшейся земли, подкрепленный видом карты, которая висела в кабинете, создавал у него ощущение неразрывного единства жизни. Это ощущение не позволяло секретарю отделять чью-либо правоту от других правд, тоже важных и главных. Переубеждать его было напрасно. А ссылки на разные там объективные причины секретарь воспринимал как обычные отговорки.

Однако Новожилов не собирался спорить. И он верил в разум, но как человек, который сталкивается со злом на узкой тропе, который знает, какого калибра у него пули и какие следы оно оставляет на месте преступления. И сидящий напротив Москалев был далек от Новожилова не потому, что сиял чистотой, — секретарь застревал в дорожной грязи и почаще директора, — а потому, что чего-то не понимал.

— Так что никто не посягает на пахотные земли, — хмуро говорит Новожилов. — Да и зачем? Повсюду есть участки, которые лучше оставить для диких животных. Разные обрезки, клочки, топи… Проку от них ни на грош, а зверью — в самый раз.