Моабитская тетрадь - [7]

А взор, душа моя, не может лгать.

Года пройдут, — с тобою снова встретясь,

Счастливых слез, наверно, не сдержу,

Тебе с волненьем руку пожимая,

«Любимый друг!» — от всей души скажу.

А если разлучат нас ветры жизни —

Тебя опять забросят в дальний край,

Вот мой совет: бесценно чувство дружбы,

Смотри, его, родная, не теряй.

Одна теперь мечта: любовью вспыхнув,

Пусть наши души крылья обретут,

Единым корнем сок любви впивая,

Пусть наши жизни ярче расцветут.

Хочу, чтоб годы молодости нашей

В кипенье чувств пылающих прошли.

Любимая, скажи: чудесней счастье

С тобой мы в жизни разве обрели?

Май 1943

САДОВОД

Наш садовод — неугомонный дед.

Ему, пожалуй, девяносто лет,

А он, восход засветится едва,

Уж на ногах; засучит рукава

И в сад с лопатою… Цветы сажать,

Или верхушки яблонь подстригать,

Иль грядки рыть… Как густо там и тут

Фиалки, маки, ягоды растут!

С весною дружно прилетают в сад

Друзья крылатые, — старик им рад.

А в мае, в первых числах, юн и чист,

Березовый зазеленеет лист.

И молодеет дед и се слезой

Глядит на низкий ивнячок косой.

Пройдут года — здесь ивы прошумят,

И молодежь придет, похвалит сад.

А если и умрет он, садовод,

Сад будет жить, цвести из года в год.

И счастлив старый: лиственница-друг

О нем споет, печалясь, на ветру.

Май — июль (?) 1943

ПОСЛЕДНЯЯ ПЕСНЯ

Земля!.. Отдохнуть бы от плена,

На вольном побыть сквозняке…

Но стынут над стонами стены,

Тяжелая дверь — на замке.

О, небо с душою крылатой!

Я столько бы отдал за взмах!..

Но тело на дне каземата

И пленные руки — в цепях.

Как плещет дождями свобода

В счастливые лица цветов!

Но гаснет под каменным сводов

Дыханье слабеющих слов.

Я знаю — в объятиях света

Так сладостен миг бытия!

Но я умираю… И это —

Последняя песня моя.

Август 1943

КАПРИЗНАЯ ЛЮБОВНИЦА

Красотка говорила молодая

Царевичу: «Ты ждешь моей любви,

Но чтоб поверить в страсть твою могла я.

Эй, шахский сын, ты брата умертви».

И шахзаде, ослушаться не смея,

Пошел и брату голову отсек.

И вот он появился перед нею

И череп положил у милых ног.

Красотка в череп наливает яду,

Любимому его подносит: «Пей!»

Тот яд царевич выпил как отраду…

Любовь слепа и тем стократ сильней.

Любил я жизнь всем сердцем, и награды

Я наконец дождался, но какой?

Коварная дает мне чашу яда,

Та чаша — череп юности былой!

Август (?) 1943

КЛОП

Холодна тюрьма и мышей полна,

И постель узка, вся в клопах доска!

Я клопов давлю, бью по одному

И опять ловлю — довела тоска.

Всех бы извести, разгромить тюрьму,

Стены разнести, всё перетрясти,

Чтоб хозяина отыскать в дому —

Как клопа словить, да и раздавить.

Сентябрь 1943

ЛЮБИМОЙ

Быть может, годы будут без письма,

Без вести обо мне.

Мои следы затянутся землей,

Мои дороги зарастут травой.

Быть может, в сны твои, печальный, я приду,

В одежде черной вдруг войду.

И смоет времени бесстрастный вал

Прощальный миг, когда тебя я целовал.

Так бремя ожиданья велико,

Так изнурит тебя оно,

Так убедит тебя, что «нет его»,

Как будто это было суждено.

Уйдет твоя любовь. А у меня,

Быть может, нету ничего сильней.

Придется мне в один нежданный день

Уйти совсем из памяти твоей.

И лишь тогда, вот в этот самый миг,

Когда придется от тебя уйти,

Быть может, смерть тогда и победит,

Лишит меня обратного пути.

Я был силен, покуда ты ждала —

Смерть не брала меня в бою:

Твоей любви волшебный талисман

Хранил в походах голову мою.

И падал я. Но клятвы: «Поборю!» —

Ничем не запятнал я на войне.

Ведь если б я пришел, не победив,

«Спасибо» ты бы не сказала мне.

Солдатский путь извилист и далек,

Но ты надейся и люби меня,

И я приду: твоя любовь — залог

Спасенья от воды и от огня.

Сентябрь 1943

СТАЛЬ

Так закалялась сталь.

Н. Островский

Я и усов еще не брил ни разу,

Когда ушел из дома год назад,

А на плечи легло пережитое,

Как будто мне минуло шестьдесят.

За год один я столько передумал,

Что в голове разбухло и в груди.

И в двадцать лет лицо мое в морщинах,

И поседели волосы, — гляди!

Вся тяжесть слез и пороха и крови

Теперь в ногах осела, как свинец.

Потом свалил меня осколок минный,

Я оперся на палку под конец.

И вот в глазах моих ты не отыщешь

Мальчишеского резвого огня,

Задорно не взлетают больше брови,

И сердце очерствело у меня.

А на лице лишь одного терпенья

Нешуточный, суровый, жесткий след.

Так сразу юность вспыхнула, как порох,

В три месяца сгорела в двадцать лет.

Эх, юность, юность! Где твой вечер лунный,

Где ласка синих, синих, синих глаз?

Там на Дону, в окопах, в черных ямах,

Дороженька твоя оборвалась.

Не в соловьином розовом рассвете,

А в грозовой ночи твой свет блеснул,

И я на дальнем рубеже победы

Тебя кровавым знаменем воткнул…

Но нет во мне раскаянья, не бойся!

Чтобы в лицо победу угадать,

Когда б имел сто юностей, — все сразу

За эту радость мог бы я отдать!

Ты говоришь: у юности есть крылья,

Ей, дескать, надо в облаках парить.

Что ж! Подвиг наш история запомнит

И будет с удивленьем говорить.

Мы сквозь огонь и воду шли за правдой,

Завоевали правду на войне.

Так юность поколенья миновала,

Так закалялась сталь в таком огне!

30 сентября 1943

МОГИЛА ЦВЕТКА

Умолк прощальный птичий крик.

И неба синий цвет поблек.

И обессиленно поник —

Под ветром северным — цветок.

И белый снег его замел.

И он в снегу лежит без сил.

Березы белый, гладкий ствол

Надгробьем мраморным застыл.

Метель напориста, жестка.