Моабитская тетрадь - [5]

Когда существование земное

В разлуке с другом — непосильный труд, —

Вдруг от тебя навек уносит друга

Судьбы неумолимая гроза.

В последний раз к губам прижались губы,

И жжет лицо последняя слеза…

Как много было у меня когда-то

Товарищей любимых и друзей!

Теперь я одинок… Но все их слезы

Не высыхают на щеке моей.

Какие бури ждут меня — не знаю,

Пускай мне кожу высушат года,

Но едкий след слезы последней друга

На ней я буду чувствовать всегда.

Немало горя я узнал на свете,

Уже давно я выплакал глаза,

Но у меня б нашлась слеза для друга —

Свидания счастливая слеза.

Не дни, не месяцы, а годы горя

Лежат горою на моей груди…

Судьба, так мало у тебя прошу я:

Меня ты счастьем встречи награди!

Октябрь 1942

ЛЕКАРСТВО

Заболела девочка. С постели

Не вставала. Глухо сердце билось.

Доктора помочь ей не умели,

Ни одно лекарство не годилось.

Дни и ночи в тяжких снах тянулись,

Полные тоски невыразимой.

Но однажды двери распахнулись,

И вошел отец ее любимый.

Шрам украсил лоб его высокий,

Потемнел ремень в пыли походов.

Девочка переждала все сроки,

Сердце истомили дни и годы.

Вмиг узнав черты лица родного,

Девочка устало улыбнулась

И, сказав «отец» — одно лишь слово,

Вся к нему навстречу потянулась.

В ту же ночь она покрылась потом,

Жар утих, прошло сердцебиенье…

Доктор бормотал тихонько что-то,

Долго удивляясь исцеленью.

Что ж тут удивляться, доктор милый?

Помогает нашему здоровью

Лучшее лекарство дивной силы,

То, что называется любовью.

Октябрь — ноябрь (?) 1942

МЕЧ

Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет.

Александр Невский

«Клинок с чеканной рукоятью

Тяжел на поясе твоем,

И сапоги покрыты пылью, —

Ты утомлен, войди в мой дом.

И шелковое одеяло

Я постелю, желанный мой,

Омыть и кровью и слезами

Успеешь грудь земли сырой».

И голос молодой хозяйки

Немецкий услыхал майор,

Он в дом вошел, дверями хлопнул

И смотрит на нее в упор.

«Кто ты, красавица, не знаю.

Но ты годишься для любви.

Обед готовь, достань мне водки

И поскорей в постель зови».

Сварила курицу хозяйка

И водку льет ему в стакан.

Глазами масляными глядя,

Майор ложится, сыт и пьян.

Тогда она, покорна с виду,

Сняв сапоги с «господских» ног,

Берет мундир серо-зеленый

И разукрашенный клинок.

И, развалившись кверху брюхом,

Объятий сладких ждет майор.

Но вдруг он видит над собою

Блеск стали и горящий взор.

«Ты осквернил мой край родимый,

Ты мужа моего убил —

И раскрываешь мне объятья,

Чтоб утолить свой подлый пыл!

Ты пожелал, чтоб я ласкала

Моей отчизны палача?

О, нет! Кто к нам с мечом приходит.

Тот погибает от меча».

И до чеканной рукояти

Клинок ему вонзился в грудь.

Майор, головорез отпетый,

Окончил свой бесславный путь.

Он угощеньем сыт по горло.

Кровь заструилась, клокоча.

«Умри! Кто к нам с мечом приходит,

Тот погибает от меча».

Октябрь — ноябрь (?) 1942

ЗВОНОК

Однажды на крыльце особняка

Стоял мальчишка возле самой двери,

А дотянуться пальцем до звонка

Никак не мог — и явно был растерян.

Я подошел и говорю ему:

«Что, мальчик, плохо? Не хватает роста?..

Ну, так и быть, я за тебя нажму.

Один звонок иль два? Мне это просто».

«Нет, пять!» Пять раз нажал я кнопку.

А мальчик мне: «Ну, дяденька, айда!

Бежим! Хоть ты большой смельчак, а трепку

Такую нам хозяин даст — беда!»

Декабрь 1942

ЛИШЬ БЫЛА БЫ ВОЛЮШКА

1

Если б ласточкой я был,

Если б крыльями я бил,

В час, как солнышко зайдет

И Чулпан-звезда взойдет,

Дом родной, страна моя,

Прилетел к тебе бы я,

Только свет заря прольет.

2

Был бы рыбкой золотой,

В час, когда волной крутой

Белая кипит река,

Затопляя берега,

Тонкобедрая моя,

Верь, приплыл к тебе бы я,

Лишь туман падет в луга.

3

Был бы быстрым я конем,

В час, когда живым огнем

На траве роса блеснет,

Ветер гриву разовьет,

Дочь моя, звезда моя,

Прибежал к тебе бы я,

Лишь цветами ночь дохнет.

4

Нет, лишь воля мне мила,

Лишь бы воля мне была —

Я бы саблю в руки взял,

Карабин свой верный ваял,

Край любимый мой, тебя

Защитил бы я, любя,

В славной битве храбро пал!

1942

РАБ

Поднял руки он, бросив винтовку,

В смертном ужасе перед врагом.

Враг скрутил ему руки веревкой

И погнал: его в тыл под бичом,

Нагрузив его груза горою,

И — зачеркнут он с этой поры.

Над его головой молодою

Палачи занесли топоры.

Словно рабским клеймом ненавистным,

Он отмечен ударом бича,

И согнулось уже коромыслом

Тело, стройное, как свеча.

Разве в скрюченном этом бедняге

Сходство с воином в чем-нибудь есть?

У него ни души, ни отваги.

Он во власти хозяина весь.

Поднял руки ты перед врагами —

И закрыл себе жизненный путь,

Оказавшись навек под бичами.

То, что ты человек, — позабудь!

Только раз поднял руки ты вверх —

И навек себя в рабство ты вверг.

Смело бейся за правое дело,

В битве жизни своей не жалей.

Быть героем — нет выше удела!

Быть рабом — нет позора черней!

Январь 1943

ХАДИЧА

Хадича тонка, как ветка,

И с гуляния нередко

За полночь она приходит:

Любит погулять соседка.

Старый сторож рано что-то

Затворил вчера ворота

И заснул к ее приходу.

Как же быть ей? Вот забота!

Ночевать под лунным светом

У забора даже летом

Нелегко, будь даже совесть,

Как лицо, чиста при этом.

Хадича, уняв досаду,

Стала лезть через ограду

И о гвоздь внезапно юбку

Порвала, беря преграду.

Девушка, войдя в светелку,

Поступила б не без толку,

Если бы не поленилась

Ниткою взнуздать иголку.

Но она сказала: «Поздно.

Ишь как небо нынче звездно».