Моабитская тетрадь - [4]

Но нет! Как лампа, синим огоньком

Мерцаю, тлею… Миг — и нет меня.

Осуществления моих надежд,

Победы нашей не дождался я.

Напрасно я писал: «Умру смеясь».

Нет! Умирать не хочется, друзья!

Уж так ли много дел я совершил?

Уж так ли много я на свете жил?..

Но если бы продлилась жизнь моя.

Прошла б она полезней, чем была.

Я прежде и не думал, не гадал,

Что сердце может рваться на куски,

Такого гнева я в себе не знал,

Не знал такой любви, такой тоски.

Я лишь теперь почувствовал вполне,

Что может сердце так пылать во мне, —

Не мог его я родине отдать,

Обидно, горько это сознавать!

Не страшно знать, что смерть к тебе идет,

Коль умираешь ты за свой народ.

Но смерть от голода?! Мои друзья,

Позорной смерти не желаю я.

Я жить хочу, чтоб родине отдать

Последний сердца гневного толчок,

Чтоб я, и умирая, мог сказать,

Что умираю за отчизну-мать.

Сентябрь 1942

В ПИВНОМ ЗАЛЕ

Ушел я рано из родного дома,

Нигде, друзья, пристроиться не смог.

Уж то-то честь мне, парню слободскому, —

На службу я попал в пивной ларек.

И пиво пью теперь без проволочки,

А прежде отдавал последний грош.

Из донца каждой опустевшей бочки,

Чуть наклоняя, все остатки пьешь.

В уме прикину и даюсь я диву:

Сто бочек ежедневный наш расход.

Но разве в людях уместиться пиву?

А пиво в кружки всё течет, течет…

Мой нос картошкой, на лице румянец,

А голова, раздувшись от паров,

Танцует на плечах веселый танец.

Порой от пива лопнуть я готов.

Артисты и поэты в нашем зале.

И продавцы угля! Любой народ!

Бухгалтеры! Иные прибегали

В надежде, что авось перепадет.

Почетного клиента провожая,

Уж так я рассыпаюсь в похвалах.

Иных гостей за воротник хватаю,

Слегка коленом поддаю в дверях,

Сам черт не страшен мне, как говорится.

Но сам себе я страшен той порой.

Бутылки, люди — всё вокруг кружится,

И, как котел, кипит наш зал пивной.

Чинуша за столом сидит, хмелея,

Десятую уже бутылку пьет.

Его карманы что ни час худее,

Полней зато час от часу живет.

А вот актер. Вчера себе на горе

Сидел у нас, затем, не сняв чалму,

На сцене появился в «Ревизоре»!

И зрители зашикали ему.

Но вдохновенно трудится недаром

Поэт зеленоглазый и рябой.

У нас же он творит — а гонорарам

Он покрывает свой расход пивной.

Вчера опару опере поставил

Известный композитор, а теперь

Опару пивом литров в пять заправил.

И вот опара всходит — верь не верь!

Кассир Гимай зашел на кружку пива,

Когда из банка следовал домой.

А нынче он в милиции. Вот диво!

Повесил нос. Унылый. Сам не свой.

Я крепко тряс, но захмелел он тяжко, —

Не добудился гостя одного.

Он моментально протрезвел, бедняжка,

Когда жена взглянула на него!

И что там загс! Все загсы превзошли мы

Судьбу людей вершим мы день-деньской.

У нас джигит встречается с любимой

Или супруг разводится с женой.

Цирюльнику сосед, сидевший близко,

Так приглянулся, — бритвою своей

Тому соседу, говоря «сосиска!»,

Отрезал нос и ухо брадобрей.

И в тот же день такое чудо было —

Безносого привел цирюльник к нам.

«Я поздно оценил тебя, мой милый!» —

Сказал безносый, волю дав слезам.

Как будто одолжение как другу

Цирюльник оказал, отрезав нос.

Как будто брадобрей своей услугой

Бедняжке избавление принес.

Однажды пекарь из пивного зала

Пришел в пекарню — чуть не падал с ног.

И трубка в тесто у него упала,

Теперь ее из хлеба он извлек!

Пожарника на вахте в сон свалило.

Напившись пива, крепко спал старик.

И некому в набат ударить было,

Когда пожар на каланче возник.

Сгорела вышка! Вот дела какие!

Уволен был пожарник в тот же день.

Да и со мной, друзья мои родные,

Случилась вот какая дребедень.

Откупорил я бочку, пью досыта,

Решил я, братцы, душу отвести.

Из бочки той, что мной была открыта,

Я выпил кружек больше десяти.

Как лоцман тонущего парохода,

Спасаюсь в бочке, сплю спокойно в ней,

Вокруг просторы моря пивзавода,

Я плаваю во сне среди зыбей.

Меня нашли и ну трясти упорно.

На лучшем месте прерван был мой сон.

Сначала допросили для проформы,

Потом из бара вышвырнули вон.

Теперь, друзья, одну мечту лелею —

Податься я хочу на пивзавод.

На новом месте буду поумнее,

Вести себя начну наоборот.

Не стану бочку открывать, что толку!

Я лучше снизу просверлю гвоздем.

И научусь, родные, втихомолку

Тянуть через соломинку тайком.

Сентябрь 1942

ПОЭТ

Всю ночь не спал поэт, писал стихи,

Слезу роняя за слезою.

Ревела буря за окном, и дом

Дрожал, охваченный грозою.

С налету ветер двери распахнул,

Бумажные листы швыряя,

Рванулся прочь и яростно завыл,

Тоскою сердце надрывая.

Идут горами волны по реке,

И молниями дуб расколот.

Смолкает гром. В томительной тиши

К селенью подползает холод.

А в комнате поэта до утра

Клубились грозовые тучи

И падали на белые листы

Живые молнии созвучий.

В рассветный час поэт умолк и встал,

Собрал и сжег свои творенья

И дом покинул. Ветер стих. Заря

Алела нежно в отдаленье.

О чем всю ночь слагал стихи поэт?

Что в этом сердце бушевало?

Какие чувства высказав, он шел,

Обласканный зарею алой?

Пускай о нем расскажет бури шум,

Ваш сон вечерний прерывая,

Рожденный бурей чистый луч зари

Да в небе тучка огневая…

Октябрь 1942

РАССТАВАНЬЕ

Как трудно, трудно расставаться, зная,

Что никогда не встретишь друга вновь.

А у тебя всего-то и богатства —

Одна лишь эта дружба да любовь!

Когда душа с душой настолько слиты,

Что раздели их — и они умрут,