Многоликий. Олег Рязанский - [14]

Появление тысяцкого Олега не удивило. Ему уже донесли о прискакавшем из Орды гонце, и он с нетерпением ждал старика, так как знал, что у того были тайные осведомители и в Орде, и почти во всех Залесских княжествах. Кто под видом торговца, кто — ремесленника, кто — каменных дел мастера, а кто и сотника. Тысяцкий создавал эту невидимую людскому глазу тайную сеть с незапамятных времён, ещё когда княжил сам Коротопол, гордился ею, ревниво оберегал. Не допуская даже князя в тайное тайных, опасаясь, что по молодости, невзначай, может сделать Олег неверный шаг, и тогда пропадёт кто-то из верных людей.

Тысяцкий, отдуваясь, уселся на лавку.

   — Ты, княже, и гонцу сесть дозволь. Сколько дней в седле.

   — Садись, — кивнул князь.

   — Хан Бердибек убил своего отца хана Джанибека и сел на кошму, — с ходу сообщил главную весть гонец.

   — Та-ак...— растерянно протянул Олег.

   — Вот именно: та-ак. — Тысяцкий усмехнулся. — Жаль Джанибека, хороший был хан, если нехристь вообще может быть хорошим. Только это уж дело прошлое. Надобно нам к Бердибеку посольство с дарами немедля ладить. Так, чтобы раньше всех прочих княжеств поспеть.

   — Посольство? Выходит, поздравлять будем? С чем? — вскинулся Олег. — С тем, что отца родного убил? Хана, с коим я лепёшку дружбы разломил, хлеб-соль ел?!

Тысяцкий похлопал по плечу гонца:

   — Иди в молодечную избу, скажи, что я велел накормить и уложить тебя.

Гонец, пошатываясь, вышел, забыв поклониться.

   — Вот теперь я на твой правильный вопрос отвечу, великий князь. Коли нужно для блага твоей земли — то поздравишь!

Олегу вспомнились слова сарайского епископа, владыки Василия, о чаше кумыса и годе спокойствия. Но сейчас-то речь шла не о кумысе. О крови! И не чьей-нибудь, а отцовской. Какой грех на душу брать!

Словно подслушав мысли князя, тысяцкий сказал:

   — А грех во храме отмолишь.

Олег опустил голову.

Тысяцкий, посчитав, что спор окончен, продолжил:

   — Серебра брать побольше да золото вели из твоей сокровищницы взять. Таких, как Бердибек, золотом покупать надобно.

   — Ты его знаешь, боярин?

   — Нет, — мотнул головой тысяцкий, — но так полагаю. И жемчуг для жены. Хорошо бы завтра к середине дня управиться со сборами. — Он взглянул из-под бровей на князя, проверяя, как тот слушает. — Если велишь, пойду распоряжаться.

Олег поднял глаза. В них было страдание.

   — Но ведь я с ним хлеб-соль делил...

   — Хлеб-соль делил, а ответ перед Рязанской землёй ты один держишь, ни с кем не деля. Так велишь, великий князь, аль нет? Мне ещё всю ночь уряживать, надо нам раньше всех других успеть.

   — Кто посольство возглавит? — спросил Олег.

   — Думать надо. — Тысяцкий ничем не выразил удовлетворения от того, что добился нужного ответа.

   — Ты, наверное, и это за меня решил!

   — Я, великий князь, за тебя не решаю, — с лёгким упрёком сказал тысяцкий. — Я тебе предлагаю решение. Твоё княжеское дело выбрать. Волен согласиться и послать посольство, волен не согласиться. Золото целее будет, если, конечно, успеем в мещёрские болота увезти, когда Орда придёт.

   — Посольство возглавит боярин Корней, — твёрдо произнёс Олег.

   — Вот и хорошо, — быстро согласился тысяцкий, и князь понял, что мнения совпали. — Прям, смел, немногословен, что ты повелишь, то и скажет хану. Язык ихний с малолетства знает, без толмача обойдётся, уважение тем выкажет.

   — Но чтобы ни слова о счастливом восшествии на престол! Великий князь шлёт подарки, и всё.

   — Вестимо, — тысяцкий поднялся. — Прости, княже, посольство ладить — хлопотное дело. Я дворского и конюшего подниму, — и, коротко поклонившись, вышел.

В том же 1357 году в Орду поехал митрополит Алексий. Все русские люди возлагали на него большие надежды, помня, как ещё в бытность свою епископом излечил он от болезни ханшу Тайдулу, мать Бердибека. Теперь он ехал главным образом к ней, надеясь через мать повлиять на жестокого хана.

На Олега между тем навалились бесконечные хлопоты. Старый тысяцкий уже не мог, как прежде, ездить по отдалённым уголкам княжества, проверяя не столько готовность маленьких крепостиц к отражению татарских налётов, сколько умение быстро и собранно уходить в леса и болота. Это тоже требовало и навыков, и особой расторопности.

   — Быстро — не значит торопко. Быстро — значит без суеты и без роздыху, — поучал тысяцкий Олега, который теперь сам ездил по городам и волостям.

Князь всё реже приходил к Даше, едва успевая отдохнуть между поездками. Однажды вечером, когда друзья втроём сидели у костра, Васята спросил неожиданно:

   — Уж не остывать ли ты стал к Даше, княже?

   — А что?

   — Ничего. О своей «крестнице» пекусь, — ухмыльнулся Васята. Так он обычно называл Дашу.

   — И сам не пойму, — задумчиво ответил Олег. — В конце дня говорю себе, что устал и останусь в тереме, а потом с вами или с тысяцким чуть ли не до первых петухов засиживаюсь.

Он пошевелил суковатой палкой уголья в костре. Искры взвихрились, на мгновение осветив возмужавшие лица друзей. У Васяты начало курчавиться подобие бородки, у Кореева над верхней губой отчётливо темнела полоска.

   — Вроде и упрекнуть мне её не в чем, — продолжил так же задумчиво Олег. — Что ни пожелаю, всё исполняет. Все мои любимые яства знает, лучше, чем на поварне, готовит. А уж чистюля — спасу нет, банька беспрестанно топится, и утром, и вечером. Псалтирь у неё видел, спросил — смутилась, говорит, приходит к ней монашек, читать учит. — Олег вздохнул. — Не знаю. Матушка допекает: женись, говорит, хочется ей внучат нянчить. А как мне жениться, если даже с наложницей скучно.