Многоликий. Олег Рязанский - [136]

Олег Иванович уже на третий день пребывания в захваченной Коломне понял, что отягощённые добычей и пленными — каждый пленный означал выкуп — рязанцы превратились в никудышных воинов.

Взвесив все «за» и «против», он приказал возвращаться в Переяславль и готовиться к отражению главных сил Москвы.

— Растревожили медведя в берлоге, — ворчали старые бояре. — Зачем нам эта Коломна, ежели удержать не способны? Лучше бы в Лопасне закрепиться!

Но у Олега Ивановича был свой расчёт. Вторая подряд военная удача, большая добыча, пленные, которых уже начали выкупать московские родственники через мещеряков-посредников, — всё это воодушевило воинов. И когда от лазутчиков пришли сообщения, что Дмитрий Иванович собрал многочисленную рать, призвав под свои знамёна удельных князей тарусских, союзных князей новосильских, отъехавшего к Москве князя Михаила Полоцкого, Олег Иванович повёл рязанское войско навстречу с уверенностью, что, припрятав по домам и лесным схронам добычу, его воины будут теперь воевать с удвоенным пылом.

В жестокой битве Олегу Ивановичу удалось поквитаться за поражение на Скорнищевом поле: москвичам, потеряв многих бояр, воевод, доблестных воинов, пришлось отступить. А ведь возглавлял московское войско доселе не знавший горечи поражения Владимир Серпуховской, прозванный народом после Куликова поля Храбрым.

Это была полная победа!

Однако Олег Иванович полагал, что это только начало. Следовало развивать успех. А для этого надлежало в помощь полкам собрать ополчение, распределить сотни по всей Коломенской волости так, чтобы на сто закалённых воинов пришлось бы по двести ополченцев, найти воевод и сотников, десятников и старших обозников.

Великий князь трудился, как никогда раньше, укрепляя своё положение в Коломенской волости. С раннего утра писцы уже сидели, перебеливая его грамотки, десятки гонцов ждали только знака, чтобы прыгнуть в седло и мчаться с поручением, неотступно ходил Кореев, подхватывая на лету распоряжения, и, как всегда, во времена удачи, повсюду, радостные и оживлённые, крутились бояре, стараясь заглянуть в государевы глаза.

Всё молодило и веселило душу.

Только Юшка немного смущал. В бою он оказался незаменимым. У Олега Ивановича появилось такое ощущение, что слева у него вырастает в сражении незримая каменная стена.

А всё остальное время был хмур и молчалив, стараясь не попадаться великому князю на глаза.

«Так и не простил мне Степана, — думал Олег Иванович. — Не простил, но не предаст, не в его натуре».

Глава сорок восьмая

Все поступки Олега Рязанского ставили Дмитрия Московского в тупик. Не сумели помочь советом ни премудрый Боброк-Волынский, ни двоюродный брат Владимир Серпуховской, ни Тимофей Вельяминов.

Олег сидел в Коломне, неторопливо назначал своих тиунов в сёла, осваиваясь и укрепляясь. Видно, решил ограничиться одной Коломенской волостью и, прикрываясь давними межевыми спорами, оттяпать её у Москвы. Уж больно богата была Коломна: все московские товары, идущие к волжским городам водным путём, перехватывала и брала обильное мытное...

Давно не чувствовал себя Дмитрий Иванович таким бессильным. Озабоченный, он не замечал даже, что любимая дочь, Софья, в последнее время, с начала неудачной войны с Рязанью, с лица спала.

А княжна Софья совсем извелась. Причину тому ведала лишь матушка, великая княгиня Евдокия, что когда-то, на празднике под Серпуховом, вместе с Ефросиньей Рязанской то ли в шутку, то ли всерьёз сватала Фёдора и Софью. А девочка приняла всё за чистую монету и после нескольких приездов княжича в Москву и Серпухов влюбилась в него без памяти. Ныне ходила как тень, прислушиваясь к малейшим слухам оттуда, из Коломны.

Счастье хоть, что не участвовал Фёдор в сражениях. Лазутчики доносили, что оставил его Олег Иванович на столе вместо себя. То было понятно — русские князья, уходя на войну, большую ли, малую, оставляли на столе наследника, дабы не вышло, в случае гибели, замятии вокруг власти.

На богомолье к преподобному отцу Сергию в Радонеж великая княгиня отпустила дочь даже с радостью — авось немного развеется Софьюшка. Что ей по терему мыкаться, слухи ловить, на взволнованные лица бояр и воевод глядеть.

Выехали на зорьке. Апрель выдался жарким. Дороги, раскисшие после мартовских снегопадов, подсохли, если повезёт, то к вечеру можно было приехать в Радонеж.

В возках неимоверно трясло, Софья и молодые боярыни с радостью пересели на коней. Когда проехали богатое Мытищное село, где жили мытники, поднялось солнце, настроение улучшилось, появилась вера, что отец Сергий поможет. Софья, отличная наездница, поскакала вперёд, забавляясь тем, как вдруг всполошились воины охраны.

Отец Сергий, знавший Софью с детства, принял её ласково, попенял, что не послала гонца уведомить. Теперь придётся келарю крутиться, дабы без обиды срочно высвободить гостевые кельи на разросшемся подворье, — идёт и идёт нескончаемо к монастырю народ молиться каждый о своём. А перед Богом все равны, и не может он, смиренный его слуга, даже ради любимого чада потеснить простого смерда, приехавшего из далёких земель молить о чуде.

Ночью Софья спала как убитая. На рассвете подняли, она отстояла со всеми монахами обители заутреню. Затем отец Сергий повёл её, размягчённую душой после молитв и торжественной службы, исповедаться.