Многоликий. Олег Рязанский - [110]
Всё медленнее ходила рука по пергамену, с трудом ложились строчки:
Степан задумался, зачеркнул последнюю строку и стал перечислять убиенных на Куликовом поле, почти не заботясь о песенности этого краткого синодика: Вельяминов, Мелик, Бренк...
...Утром пришёл Нечай. Чадил светильник, десятки исписанных листов пергамена устилали пол. Старик на цыпочках подошёл к ларю, поправил фитиль, поставил узелок с едой. Взял один лист, прочитал и стал торопливо собирать всё, что валялось вокруг и лежало на ларе, опасливо поглядывая на крепко спавшего Степана. Собрав, сунул за пазуху и вышел, заперев засов без обычного стука.
Степан спал и тогда, когда вновь открылась дверь и в подвал вошёл Дмитрий Иванович. За ним семенил Нечай с факелом. Князь сел рядом со спящим. Нечай поставил факел в гнездо и выскользнул за дверь.
Дмитрий Иванович посмотрел на Степана, потом вздохнул и положил тяжёлую ладонь ему на голову:
— Вставай!
Степан поднял голову, повёл глазами вокруг, ничего со сна не соображая, увидел великого князя, но снова опустил голову, закрыл глаза.
— Вставай! — повторил Дмитрий Иванович.
Степан ошалело вскочил, затряс головой. Он огляделся и, не увидев ни одного листа пергамена, хрипло спросил:
— Где они? Упёр этот аспид? Подстерёг?
— Не упёр, а отнёс князю Боброку. Тот прочитал — пришёл ко мне. Я прочитал — к тебе! — Великий князь произнёс медленно, будто читал по написанному: — «Задонщина великого князя московского Дмитрия Ивановича Донского». Хорошо!
— Название — отсебятина Нечаева, — буркнул Степан. — Я не успел надписать. Хотел так: «Слово о полку Дмитриеве, Дмитрия Ивановича, внука Невского, против Мамая поганого на поле Куликовом».
— Вроде как «Слово о полку Игореве»?
— Угу...
— От Слова родилось Слово?
— Получается, так...
— Я это уразумел. А ещё я увидел, что ты, воспевая победу Руси над Ордой, новую славу Москвы с древней славой Киева воедино сплёл и тем самым Москву наследницей Киева поставил. Цены нет твоей повести. Не за то, что меня прославила, а за то, что Москву вровень с Киевом подняла.
Степан, склонив голову, глядел на Дмитрия Ивановича с удивлением.
— Не думал я о том вовсе. Красота Слова меня заворожила, за ним и шёл.
— Одно дело, что ты писал, другое дело, что я, читая, понял. Мысли великие!
Степан недоверчиво ухмыльнулся, но в словах великого князя не было насмешки.
— Ты мне ответь, Степан, почему сам не сказал о написанном?
— Лучше у Нечая спроси, великий князь, как он украл Слово, не дав мне даже перечитать. Да и что бы от этого изменилось?
Дмитрий Иванович медленно встал и ответил, возвышаясь:
— Многое.
— Да? — Степан тоже вскочил и шутовски раскланялся. — Может, отпустил бы меня? Что ж получается, великий князь? Если нужное пишешь, то грешить можно? Молчишь? Ты по навету монахов ратное братство нарушил, меня в узилище вверг, а теперь ради лести и славы простить готов?
— Я ещё не сказал, что простить готов, не лезь поперёк батьки в пекло, стольник. Вспомни, я тебя не винил, а, напротив, сам тебе ложь подстраивал. Это ты повинился. Да что говорить о прошлом... Скажи, как нам ныне поступить?
— Ты государь, ты и решай.
— А ты песнетворец. И думается мне, в мыслях своих куда выше государя себя ставишь.
— Человек я, просто человек!
— Государь — тоже человек. Вот и давай решать вместе — ты да я. Два человека.
Они снова сели рядом и замолчали.
Первым заговорил Степан:
— Что-то не пойму я, великий князь, отчего тебе трудно решение принять?
— Потому что я уже осудил тебя, — ответил Дмитрий Иванович с готовностью, которая показывала, что он думал об этом.
— Ты осудил, ты и помилуй.
— Да будь ты московский боярин, а не стольник из рязанских перемётов, было бы проще казнить или миловать. А ты ещё и песнетворец, Божьим высоким даром взысканный. И поешь мне славу. А слава из уст осуждённого — лесть. Простить тебя сейчас — показать всему миру, как ты сам сказал, что я на лесть падок. И ещё — с церковью поссориться.
— Так не прощай, кто тебя понуждает! — в сердцах бросил Степан.
— Как человек — мог бы, как великий князь — нет. Ибо забыть о твоей песне, закрыть на неё глаза, будто и нету её вовсе, — Москву великой славы лишить.
— Хм... — Степан вздохнул. — А говоришь, как два человека подумаем... Ты ко мне государем пришёл. Вот и думай, как государь.
Потому, что было это истинной правдой, и ещё потому, что сказал эти слова Степан, обидно улыбаясь, великий князь засопел, давя в себе возмущение, готовое вырваться необдуманным поступком, и встал:
— Ну что ты за человек! Что ни слово — то углами выпирает. Никогда нельзя заранее сказать, чего от тебя ждать можно.
— Ты знал, чего ждёшь, когда мне пергамен да перья гусиные с Нечаем посылал, — торжествовал Степан.
Великий князь молчал.
— Что же ты теперь передо мною, сирым и убогим, скоморошествуешь? — И быстро добавил: — Хочешь, чтобы узник в твоём подвале сам свою судьбу решил?
Повесть о коварном плане американской разведки использовать дельфинов для торпедирования.
Роман современного писателя Ю. Лиманова переносит читателей в эпоху золотого века культуры Древней Руси, время правления Святослава Всеволодовича - последнего действительно великого князя Киевского.
О славных боевых делах маленького отряда, о полных опасностей приключениях разведчиков в тылу врага, о судьбах трех друзей и их товарищей по оружию рассказывает повесть.
Юрий Леонидович Лиманов — драматург, прозаик, сценарист — родился в 1926 году. Как и положено было в те годы мальчику из интеллигентной семьи, очень много читал, прекрасно рисовал, увлекался театром. В восемнадцать лет он ушёл добровольцем на фронт, отказавшись от институтской брони; воевал простым матросом на канонерской лодке «Красное знамя», которая уже после официально объявленного окончания Великой отечественной войны поддерживала операцию по ликвидации кёнигсбергской группировки фашистов с моря в районе Куршской косы.
Роман Дмитрия Конаныхина «Деды и прадеды» открывает цикл книг о «крови, поте и слезах», надеждах, тяжёлом труде и счастье простых людей. Федеральная Горьковская литературная премия в номинации «Русская жизнь» за связь поколений и развитие традиций русского эпического романа (2016 г.)
Роман «Испорченная кровь» — третья часть эпопеи Владимира Неффа об исторических судьбах чешской буржуазии. В романе, время действия которого датируется 1880–1890 годами, писатель подводит некоторые итоги пройденного его героями пути. Так, гибнет Недобыл — наиболее яркий представитель некогда могущественной чешской буржуазии. Переживает агонию и когда-то процветавшая фирма коммерсанта Борна. Кончает самоубийством старший сын этого видного «патриота» — Миша, ставший полицейским доносчиком и шпионом; в семье Борна, так же как и в семье Недобыла, ощутимо дает себя знать распад, вырождение.
Роман «Апельсин потерянного солнца» известного прозаика и профессионального журналиста Ашота Бегларяна не только о Великой Отечественной войне, в которой участвовал и, увы, пропал без вести дед автора по отцовской линии Сантур Джалалович Бегларян. Сам автор пережил три войны, развязанные в конце 20-го и начале 21-го веков против его родины — Нагорного Карабаха, борющегося за своё достойное место под солнцем. Ашот Бегларян с глубокой философичностью и тонким психологизмом размышляет над проблемами войны и мира в планетарном масштабе и, в частности, в неспокойном закавказском регионе.
«Юрий Владимирович Давыдов родился в 1924 году в Москве.Участник Великой Отечественной войны. Узник сталинских лагерей. Автор романов, повестей и очерков на исторические темы. Среди них — „Глухая пора листопада“, „Судьба Усольцева“, „Соломенная сторожка“ и др.Лауреат Государственной премии СССР (1987).» Содержание:Тайная лигаХранитель кожаных портфелейБорис Савинков, он же В. Ропшин, и другие.
В 1977 году вышел в свет роман Льва Дугина «Лицей», в котором писатель воссоздал образ А. С. Пушкина в последний год его лицейской жизни. Роман «Северная столица» служит непосредственным продолжением «Лицея». Действие новой книги происходит в 1817 – 1820 годах, вплоть до южной ссылки поэта. Пушкин предстает перед нами в окружении многочисленных друзей, в круговороте общественной жизни России начала 20-х годов XIX века, в преддверии движения декабристов.