Много на земле дорог - [9]

— Как раз я о тебе думал, Лиза. Поговорить надо. Случай у меня трудный…

Они остановились на перекрестке. Можно было идти прямо — к школе, или направо — к берегу речки. Немного помедлив, Елизавета Петровна свернула в узкий, поросший травой переулок, и они скоро оказались у реки.

— «Унылая пора, очей очарованье…» — сказала Елизавета Петровна, усаживаясь на бревно и дотрагиваясь рукой до багряных листьев боярышника.

Костя сел рядом.

Вода в реке, казалось, остановилась. Только движение опавших с деревьев разноцветных листьев говорило о том, что она все же течет, но течет так медленно, что даже отражения берегов в ней не колышутся.

— Помнишь, Лиза, вон там на поляне мы проводили пионерский костер. Помнишь, какое тогда было небо — темное-темное… А языки пламени поднимались выше самых высоких деревьев… — Костя замолчал, но чувствовалось, что воспоминания захватили его.

— Ты еще тогда был семиклассником. Худенький, длинный и страшно серьезный… — улыбнулась Елизавета Петровна.

— А ты носила пионерский галстук, мечтала быть учительницей… И тогда именно мне захотелось окончить школу, остаться в ней пионервожатым и учиться заочно.

— Ну, вот и осуществились наши мечты. Ты стал вожатым, а я учительницей… Что же у тебя случилось, Костя?

Не считая бабушки, во всем белом свете не было другого человека, кроме Елизаветы Петровны, которому Костя мог бы с такой откровенностью поверять свои мысли.

Он рассказал Елизавете Петровне о пропаже, о своем разговоре с корреспондентом, о ботинках, купленных в сельпо и отнесенных Женьке.

Слушая этот сбивчивый рассказ, Елизавета Петровна с изумлением смотрела на Костю. И, когда он замолчал, заговорила она, заговорила обеспокоенно, гневно:

— Зачем ты все это сделал? Хотел поставить «галочку», что проведено важное» мероприятие? Запомни раз и навсегда: воспитательная работа не терпит никакого обмана.

— Ты меня не поняла, Лиза, — попытался остановить ее Костя.

Но Елизавета Петровна с возмущением поднялась с бревна:

— Ты понимаешь, что поступил нечестно?

— Я был убежден, что это шутка. Правда, я колебался, думал…

— «Колебался… думал»! Плохо думал!

— Я решил так, Лиза, — помолчав, заговорил Костя, — для того, кто опозорил нашу школу, новые Женькины ботинки и наше молчание будут укором. А то, что в центральной газете появится статья о честности, — пример всем школам. И этот пример сразу подхватят. У нас не получилось из-за какого-то негодяя, у других получится. Да и у нас со временем тоже получится. Я уверен в этом.

Елизавета Петровна взглянула на Костю. Он говорил убежденно и рассуждал не так уж плохо, как ей показалось вначале.

— Ты подумай, Лиза, один негодяй, один некрасивый случай, и все провалилось. Не обидно ли?.. А вдруг это все-таки шутка? А? Пожалуйста, Илье Ильичу не говори. Подождем, как будет дальше.

— Подождем, — согласилась Елизавета Петровна и неожиданно рассмеялась. — Ну и намудрил ты! — Она ласково потрепала ежик Костиных волос. — Пойдем, мне надо тетради проверять. Да и у тебя дел немало.

Костя опустил глаза и так покраснел, что даже испарина выступила на носу.

Ему не хотелось уходить. «Лиза, посидим еще над рекой. Посмотри, солнце идет к закату. Видишь, как розовеет река и небо… И все становится в тысячу раз прекраснее, когда ты здесь…» Эти слова промелькнули у него в сознании, но он не произнес их. Было великой радостью и то, что они посидели рядом на берегу и Лизина рука шутя потрепала его голову.

6

Дома Костю ждала неприятность: Александра Ивановна слегла. Пока он сидел с Елизаветой Петровной, проворная соседка сбегала за врачом, и тот запретил больной вставать.

— Так вот всегда бывает, — жаловалась Александра Ивановна внуку, — уйдет человек на пенсию, и конец! Какая жизнь без работы? День — что неделя, а дом — что тюрьма…

Утром Костя вскочил, как обычно, рано, бросился к патефону, но вспомнил, что бабушка больна, и заниматься зарядкой не стал. Он открыл форточку — свежий, почти холодный воздух вошел в комнату, приятно освежая тело.

В кухне он зажег керосинку, поставил на нее новый алюминиевый чайник и задумался: что же сделать к завтраку? На полке, завернутый в бумагу, лежал сыр, и он решил приготовить макароны с сыром. Вкусно и, главное, быстро.

— Костя! — послышался чей-то голос.

По привычке он хотел уже сказать: «Иду, баба Саша», но понял, что это был не ее голос. Костя подошел к окну, откинул тюлевую узорчатую штору и увидел своих пионеров.

Их было четверо: на завалинку взобрался Намжил и, придерживая рукой запахнутое пальто с чужого плеча звал Костю. На земле, забрав уши в кепку, нетерпеливо приплясывал худой, загорелый Ганька. Рядом с ним стоял Женька — в щегольской куртке, подпоясанной ремешком, в блестящих новых ботинках и с непокрытой головой золотистого цвета. Около мальчиков Костя увидел Липу Березову. Она стояла с равнодушным, скучающим выражением лица. Голова ее была повязана клетчатым платком, поверх пальто висел материн фартук. Одной рукой Липа держала ведро, на дне которого лежала тряпка, другой проворно бросала в рот кедровые орехи, разгрызала их и выплевывала скорлупки.

— Куда собрались? — удивился Костя, зная, что школу ребята прибирают обычно после уроков.