Мне скучно без Довлатова - [9]

Но, кажется, совсем не угадал —

тот до сих пор живет на эти сказки…

Уж там, уж сям, уже ужи в балете,

уже ужи на кинофестивале,

и даже он на форуме всемирном

был удостоен Третьего Ужа,

поскольку Первый и Второй достались

какому-то ужасному акыну,

но в этом наш ужист не виноват.

Бывали там дельцы и дипломаты,

посланцы азиатских территорий,

(что лопотали по своим делам).

Считалось шиком ящик коньяка

втащить туда по лестнице щербатой,

и потому полно девиц умелых

и дошлых дам к Викентию ходило…

Там жил и я, глядел кино и басни

рассказывал в распаренном застолье,

крутили эти фильмы день и ночь…

Но Чаплин — что ж! Он — классика,

а этот «Мальтийский сокол» — рядовой шедевр.

Но почему-то он запал мне в душу,

и полистал я старые книжонки

и раскопал, откуда все пошло.

Гроссмейстер Ордена Мальтийского когда-то

в знак преданности в Рим отправил Папе

фигурку птицы, ясно, золотую.

Но в золоте ли дело? Дело в том,

что в это золото оправили такие

рубины, изумруды и алмазы,

что даже Папа ахнул, прочитав

письмо Гроссмейстера (пергамент сохранился).

Но птица до святейшего престола

не долетела. — Но была ль она на самом деле? —

— Да, была. Была! Я думаю, Гроссмейстер

не стал бы Рим дурить. И все,

что он писал про эти камни,

все было чистой правдой. И к тому же

мальтийский адмирал признался,

что выкупил себя и всю команду

вот этим соколом, когда его эскадра

(три корабля) попала к туркам в плен.

Но все это историкам известно,

а дальше романист присочинил,

что, дескать, объявился он в России,

добрался до Орлова Алексея…

В романе сказано, что правнук Алексея,

а вместе с ним и сокол объявились

в Крыму при Врангеле, потом Стамбул,

Париж… Об этом и проведала компашка

авантюристов, рыскавших по свету,

ну, предыстория была им безразлична,

но сокола они добыть решили

и переправить через океан.

Тут, может, я сбиваюсь, так давно

я все это увидел, и время действия,

быть может, сорок первый или

до того, когда союзники

среди нормандских пляжей

сто тысяч положили под стволы

немецких раскаленных пулеметов,

гораздо раньше, чем Георгий Жуков

пробился к райху и занес приклад

над головой с непобедимой челкой.

Тогда-то вот в Сан-Франциско частный сыщик

(играет Богарт) предложил клиентке

прекрасной, словно ангелы распутства,

свои услуги (это Ингрид Бергман).

Клиентка молча выписала чек,

и дело завертелось…

Вроде кто-то

ее преследовал. И в этот самый день,

вернее, вечер помощник детектива

был застрелен в густом тумане у реки.

Полиция решила — это сыщик убрал

собрата,

но сыщик никого не убивал.

Его подставила и чуть не погубила

та самая клиентка. Вот она как раз

охотилась за соколом мальтийским,

и этот сыщик стал ей поперек.

Случайно — он и сам не знал об этом.

Запутанный сюжет, потом поймешь.

Кончай свой кофе, закрывают зал,

не то мы опоздаем…

Здесь пропускаю ровно два часа…

Стемнело, а туман еще сгустился.

— Пойдем, подышим сумрачным предзимьем

и, кстати, посетим мой переулок,

тот самый, тот, Четвертый Барыковский,

я не бывал здесь года полтора.

Вот церковь обойдем, и сразу будет

тот дом, где бедовал я девать лет.

— Ну что, кино понравилось? — Да, очень!

— Ты понимаешь, это сказка,

особенно для нас, Шехерезада,

но что-то бродит в ней на самом дне,

какой-то образ, символ и намек…

— Ты объясни, какой?

— Ты помнишь кадр: помощник детектива

в тумане ждет кого-то… Мы понимаем

по его лицу, что этот человек ему знаком

и он не опасается его.

Но главное — туман, густой туман

и люди — точно рыбы через воду…

Вот крупное лицо усталой жертвы

в намокшем барсалино набекрень.

И вдруг мы видим, как в туман вползает

неотвратимо ясный револьверчик…

…И покатилось барсалино быстро

в тумане роковом, потом пропало…

— Я поняла тебя. Да, это главное,

здесь ось, вокруг нее

и вертится вся лента…

— Постой, а где же мой старинный дом?

Дом был на месте, только на ремонте.

— Пойдем посмотрим, что там натворили.

— Пойдем посмотрим… Вроде повезло,

не слишком дело двинулось у них,

еще не сломаны полы и перекрытья,

и двери не забиты… — Так зайдем же…

— Зайдем, зайдем… — А вот моя квартира

на семь жильцов, теперь она пустует,

вот комната на первом этаже.

А под окном стоял жасмин могучий,

и был он украшеньем бедной жизни

все девять лет.

Жасмин они срубили.

Ремонт, неразбериха, переделка.

Паркета нет, но есть еще обои

и крюк с лепниной, на котором долго

покачивался абажур — его я перевез

из Ленинграда, из довоенных лет,

он видел маму и отца, убитого под Нарвой,

блокаду выдержал… Так, не споткнись,

я спичкой посвечу. Ты не находишь,

что-то есть такое, задуманное на далеком небе,

что мы попали в эту вот квартиру,

разбитую туманную пещеру?

— Конечно, нахожу. Но так бывает

всегда, они следят за нами

и подбирают крап на узких картах

и мечут без ошибки их на стол.

— Теперь послушай. Я люблю тебя,

люблю давно, с той самой глупой встречи,

в том самом суетливом тягостном дому.

Ты знаешь ведь, что я в виду имею?

— Конечно, знаю… — Я глядел, глядел

и отводил глаза… — А было все нестрашно…

— Я думаю, что было все непросто.

— Ну, это чепуха, твои химеры!

— Химеры-то как раз не чепуха,

как налетят, как на постель присядут

и все лопочут: ша-ша-ша-ша-ша!

— Но что-то есть полезное в химерах,

видать, они в свойстве с мальтийской птицей,

они, быть может, и накликали ее?