Мне приснилось... В то лето. Одного раза достаточно. Более чем достаточно. Рассказы - [7]

Здесь сюжет дилогии опять подходит вплотную к жизненному пути автора. Столь же решительно двинулся в неизвестность, покинув дядину ферму, и Сарджесон. Его ждала «карьера» безработного, огородника и садовода, рыбака, позже — инвалида-пенсионера, но прежде всего и неизменно — писателя. В 50-х и 60-х годах начинают выходить его книги в Новой Зеландии и Англии, гонорары (очень небольшие) и премия, полученная в 1974-м, несколько упрочив его положение, достатка все же не принесли. Но признание стало широким и прочным, хотя и здесь все обстояло не так просто, как может показаться по внешним признакам успеха. Сам писатель рассказал о тяжелом творческом кризисе, который он пережил в начале 50-х годов: трудно было приспособиться, вернее, творчески «переработать» послевоенную действительность, столь разительно отличавшуюся от 30—40-х годов, которые сформировали его как художника. Да и читатели, и иные критики некоторое время считали его «обломком довоенной эры». Надо было искать новое — не только форму, самый взгляд на действительность требовал обновления — при том, что писатель оставался самим собой, и иначе быть не могло. Мы говорили в самом начале о поражениях и «пирровых победах». Если поражения относятся к начальной, ученической поре его работы, то с «пирровыми победами» дело обстоит сложнее.

Четыре года труда посвятил он самому обширному и формально изощренному замыслу — роману «Мемуары пеона». Была поставлена цель: стилистическими средствами английского пикарескного романа (с заходом в другие жанры, характерные для XVIII века) создать сатирическую нравоописательную панораму новозеландского общества 1910—1920-х годов — преимущественно буржуазных, интеллигентских, студенческих, богемных его кругов. Фамилия героя-рассказчика — Ньюхауз — английский аналог итальянского Казановы. И действительно, пестрые альковные (лишь с натяжкой можно назвать их любовными) похождения его образуют фабульную цепочку романа. Коллизии «новозеландского Казановы» не ограничены сексуальной сферой. Недоучившийся студент университета, одержимый книгочей (в образе этом отражены некоторые черты реального лица), мечтавший о научной и литературной деятельности, Майкл Ньюхауз носится по волнам житейского моря, растрачивая попусту молодость. В конце концов, с помощью выгодного брака, он прочно приземляется в деловом мире, но и здесь его, видимо, ожидает крах из-за очередной мелкой эскапады. Оглядывая в ретроспекте всю свою жизнь, Ньюхауз трезво оценивает собственную человеческую несостоятельность. Отсюда — едкая ирония заглавия романа: при всех своих задатках и амбициях рассказчик в духовном, интеллектуальном плане оказывается в итоге на уровне поденщика-пеона. Сарджесон безукоризненно справился с поставленными самому себе стилистическими задачами: в этой охватившей примерно четверть века, написанной от первого лица и не содержащей ни одного диалога эпопее каждая фраза (а фразы протяженные, синтаксически сложные, с вычурными отступлениями) пригнана к месту, что называется, без гвоздей. Некоторые сцены и эпизоды создают сочный комический эффект, и вправду вызывающий в памяти страницы романов Филдинга и Смоллетта.

Тем драматичнее явное несоответствие между титаническим трудом, вложенным в эту книгу, и художественным результатом. «Мемуары пеона» столь плотно охвачены панцирем стилизации, что живое начало в повествовании буквально задыхается. А главное действующее лицо, при всей тщательности его самонаблюдений, остается все же «фигурой, лица не имеющей». Трудности следования по извивам этой педантически подробной, архаизированной речи не вознаграждаются большими открытиями — преобладает впечатление, что перед нами — искуснейше выполненный литературный муляж. И недаром критика, встретившая роман с почтительным удивлением, но без энтузиазма, воспользовалась для его характеристики многозначным французским выражением tour de force [1]. Продолжали «удивлять» резким несходством — менялся сам ракурс изображения — и последующие, более компактные романы Сарджесона: «Похмелье», «Радости от змеи», «Поселок на закате». Первый ассоциируется с американской прозой абсурда и черного юмора, хотя новозеландская специфика его совершенно очевидна. Второй, мастерски воссоздающий и чуть пародирующий стиль викторианского романа, отчасти романа в письмах, вводит читателя в причудливый быт и параллельно развертывающиеся странные события в семьях отца — престарелого, но весьма энергичного викария — и его сына, учителя, безуспешно пытающегося уйти из-под влияния отца. (Заглавие «Радости от змеи» — часть реплики из «Антония и Клеопатры» В. Шекспира.) В «Поселок на закате» встроена криминальная интрига, она развертывается на фоне комфортабельного загородного поселка, где муниципальные власти селят престарелых граждан, дабы неприятные проблемы старости не омрачали и не нарушали делового бодрого ритма городской жизни… Впрочем, элементы криминального романа — насильственная, загадочная смерть — присутствуют во всех этих книгах. Есть и них и сильный привкус макабра, и гротеск (особенно в «Похмелье»), и довольно мрачная эротика.