Млечный путь - [34]

За два года, прошедших со дня побега, Марта словно вычеркнула ее из числа живых: всякие поручения по хозяйству передавала только через Генриха, об одежде и пище для нее не заботилась, а увидит изредка во дворе или у края поля, казалось, гибкая палка в руке сама поднималась для удара.

В последнее время, после того как пришло извещение о гибели сына где-то под Курском, Марта стала совсем невменяемой, часто напивалась до бесчувствия и начинала буянить. Тогда даже Генрих старался не попадаться ей на глаза. «Доннерветтер[6], довели женщину...»— бормотал он, хватая со стола початую бутылку и собачьей трусцой скрывался за калиткой.

Больше всех страдала от пьяного куража хозяйки Нурания. «Вы, вы, красные свиньи, виноваты в смерти моего Йозефа! Во всем вы виноваты! Раздавлю, убью!» — вопила она, размазывая слезы по лицу, хватала Нуранию за ветхое платье, за волосы и трясла, пока сама не падала без сил в кресло...

Не вынеся этих издевательств, Нурания чуть было не наложила на себя руки. Не подоспей вовремя неотступно шпионивший за ней придурковатый Генрих и не вырви у нее удавку, давно распрощалась бы она с белым светом, избавилась от мучений.

Валдис вернулся на хутор, когда капуста была убрана наполовину. Нурания вздохнула с облегчением, потому что он, как всегда, самую трудную часть работы — таскать тяжелые корзины и грузить рогожные мешки с капустой на подводу тут же взял на себя. Да и старый пакостник Генрих теперь перестал маячить, как огородное пугало, перед глазами.

Молчал, вздыхал Валдис, но было заметно; что-то изменилось в нем, чем-то взволнован обычно спокойный, безотказный в работе старый латыш.

— Что-нибудь случилось? — спросила Нурания осторожно, когда сели обедать.

Долго хмурился Валдис, исподтишка оглядывая исхудавшую, смертельно уставшую Нуранию, и вдруг, очнувшись от своих дум, заторопился, начал уговаривать ее:

— Ты ешь, ешь, Нора. Вижу, тебя тут без меня голодом морили. Надо сил набираться, они еще ой как понадобятся тебе!

— Много ли надо сил, чтобы до края могилы добраться... — горько усмехнулась она.

— Пустое! — прикрикнул тот. — Тоже... нашла, о чем думать! Держи голову выше, Норочка. Раз не умерла к этому часу, жить будешь!

— Нет уж, Валдис, не жить мне теперь...

Снова взялись за ножи. Валдис опасливо поглядел по сторонам и, размеренными движениями срезая капустные вилки, одним духом выпалил волновавшую его новость:

— Не я ли говорил, что если кто и даст Германии по зубам, то только Россия. Ваши... хотя почему — ваши? Наши! Да, наша Красная Армия вовсю гонит немца! Чуешь, куда идут дела? Так-то, Нора, дочь моя, свобода идет. Вернешься домой. Ты еще молода, вся жизнь впереди. Страдания эти забудутся, найдешь свое счастье...

— Нет, Валдис, конец моим надеждам...

Валдис выпрямился, погладил ее по плечу:

— Не говори так. Сердце человеческое — оно отходчиво. Ты еще сама не знаешь, на что способна... Вот уже три года, как вместе горе мыкаем. Гляжу на тебя и думаю: ведь даже собака не выдержит такого. А ты терпишь. Значит, и силы еще есть, и надежда твоя жива...

Нурания чувствовала, что Валдис вернулся из поездки другим человеком. Бессловесный, понурый, как усталый конь, готовый всю жизнь гнуть спину на этом чужом хуторе, он то и дело заговаривает о родине, о детях. Себя подбадривает, Нуранию пытается вывести из оцепенения. «Недолго, недолго осталось ждать. Скоро войне конец!» — твердит при каждом удобном случае. К работе он заметно поостыл. Если бы не ругань и визг Марты, время от времени появлявшейся на крыльце в тяжком похмелье, все бы забросил.

Марта тоже теперь не та, что в начале войны. Правда, в редкие дни, когда бывает трезва, она еще то с Валдисом, то с Генрихом обсуждает что-то по хозяйству, с пеной у рта спорит и торгуется с закупщиками, но сразу видно: делает все это скорее по привычке, чем из необходимости. Нет уже того прижимистого, жадного расчета, волчьей хватки, с которой она умножала свое состояние. Также, по привычке, зверем смотрела Марта на батрачку, но руки на нее не поднимала. Резиновая палка лежала без дела на подоконнике.

Новое горе обрушилось на Марту. Еще не выплакала слез по сыну, пришла тревожная весть о муже. Он, как говорил Валдис, служил где-то в Польше, был надзирателем то ли в тюрьме, то ли в концлагере. Марта каждый месяц получала от него посылки и деньги и страшно гордилась этим. Вдруг все прекратилось, ручей иссяк. Ждала, металась жена и написала письмо начальству мужа. Ответ пришел такой: «Не волнуйтесь, уважаемая фрау, ваш муж на специальном задании и очень скоро даст о себе знать». Но как раз вот эти слова о каком-то таинственном специальном задании и подкосили Марту. Она решила, что мужа отправили на тот жуткий восточный фронт, где сгинул Йозеф, или того хуже — его нет в живых...

Чем сильнее и ниже пригибало ее горе к земле, тем все более уверенно и нагло вел себя Генрих. То приставал к Валдису, учил и поучал, как управляться по хозяйству, то самыми последними словами ругал Нуранию. Терять ей нечего, отвечала тем же. «Я хозяин здесь! Я отвечаю за этот дом!» — кричал тот, выпятив узкую грудь и грозя ей кулаком. А как выпьет украдкой, становился назойливее мухи и начинал плести несусветное: «Вот увидите, скоро ваши дикие рогатые орды побегут назад. Великий фюрер готовит в тайне грозное оружие возмездия! Капут вам! Es lebe das Große Deutschland!