Млечный Путь - [25]

Дороги были пустынны. На дороге высокая человеческая фигура выросла однажды под вечер. Суровый и стремительный контур ее разрушал гармонию тихой осенней благодати.

Человек спешил. За плечами у него была пустая торба. Он только на пригорке приостановился, откуда шире открывалась земля вокруг. И снова заспешил. Деревню он обошел стороною, но его все равно увидели. И все говорить принялись про него:

— Бушмар шел домой из острога.

— Спешил страшно.

— Не отбыл своего срока, амунистия, видать, какая-то!

Вечер осенью наступает быстро. Бушмара он настиг возле хуторских ворот. Синь неба сгустилась, леса почернели.

Дубняк подступал к самым хатам. Вечером он совсем сливается с убогим деревянным человечьим кровом. Когда зажигаются на небе звезды, небо подымается выше, земля чутко дремлет под ним. Тогда, если заплачет в хате ребенок, детский голос далеко слышен в лесу.

Я тебя качала…

Поет женщина. Со двора слышно, как скрипят веревки, на которых подвешена люлька. В хате разговаривают. Женщина все поет.

— Андрук, ты собираешься куда? — слышен другой женский голос.

— Я под вечер видел, как Бушмар домой из допра шел, — отвечает мужчина.

Женщина еще что-то говорит, но человек выходит из хаты. Другой человек быстро отбегает от окна. В сумерках он кажется косолапым. Отбежав шагов на десять, он спокойно поворачивает назад, словно идет себе спокойно своей дорогой.

— Добрый вечер, Андрук, — говорит он, стараясь сохранить спокойствие.

— Добрый вечер, Винценты, — точно так же сдерживаясь, говорит Андрей.

— Бушмар вернулся.

— Ну!

— Не видел?

И Винценты хитро улыбается, как следователь, который поймал на слове подсудимого. Затем говорит!

— Лучше б он совсем не вернулся.

— Почему?

— Мерзкий человек. Волк, Зверь, Людей ненавидит. От него пользы людям никакой быть не может.

— Удивляюсь. Вы ж с ним должны неплохо ладить. Он сам себе князь, и ты благородный человек, хамов не любишь, с гадами знаться не хочешь… Разве вы не поделили чего?

— А откудова ты ведаешь, что я с ним большим приятелем должен быть?

— По-моему, нет у вас повода для свары. Жили б вы себе по-хорошему, уважительно, по-божески; знались бы, как добрые люди, как родня какая…

Винценты не дослушал. Он зашагал быстро, с молчаливой ненавистью.

— Бож-же мой, бож-же мой, — шептал он, нажимая на «ж». Он издали слышал, как подался на улицу Андрей и как Амиля пела все своему меньшому сыну.

V

Когда Бушмар вышел за страшные ворота допра, гнетущая тяжесть неволи все еще давила его, пока он не миновал последний городской переулок. Словно кто-то могучий, непобедимый держал его за плечи и вдавливал в землю. Когда проходил городом, узнал близких, из своей сторонки людей возле возов, но еще больше прибавил тогда ходу, только бы не заметили и не предложили сесть на воз. Он совсем успокоился, когда почувствовал, как полевой ветер свистит в ушах и бьет прямо в глаза. Тогда почувствовал он поток бурной свободы. Она гнала его по земле, осенними дорогами, луговыми тропинками, лесами. Что-то больше сорока верст проделал он за тот день и еще больше мог бы пройти. Легко вошел он в лес, вихрем миновал его тотчас. Галас рванулся к нему со всех ног своей собачьей радости. В воротах они стояли вдвоем, обнявшись. Бушмар раздутыми ноздрями втягивал в себя осенний запах мокрого дерева, соломы, земли, пес захлебывался визгом, дрожал от счастья. Опомнившись, Бушмар направился к хате. Пес потащился на задних лапах следом, держа в объятиях спину хозяина. Галена встретила Бушмара на крыльце. Она обняла его за шею и повела в хату. И только тут, когда уже пахнуло знакомым испокон века углом, зашевелилась где-то глубоко в сердце тревога. Он и сам не понимал еще, что это и от чего. Или это начало чего-то большого, или ерунда какая-нибудь? Галена подвела его к люльке:

— Видишь?

Он чиркнул спичкой, чтобы вглядеться в лицо незнакомого еще сына. Галена не сводила с него глаз.

Через полчаса он уже топал по двору. Пес носился за ним. Фигуры их быстро двигались в ранних сумерках, они несколько раз обошли двор. Наконец Бушмар направился за ворота. Он шагал широкой своею межою и тут чувствовал, как тревога его быстро растет. И он стал осознавать ее. Он уже держал в мыслях то, что увиделось ему, как только подошел он нынче к дому, но что ускользнуло тогда из головы и сердца. Чтобы беспощадно вернуться теперь.

За дикою, еще отцовскою полевою грушею межа была разворочена плугом. Сперва даже, пока еще не закипела мысль, он по хозяйской привычке подумал было: «Какой-то неумека вспахал», — а потом вдруг все потонуло в мельтешении земного мрака вокруг и ясной полосы над лесом. Все кругом было искромсано бороздами на делянке — начало поздней зяби. Далеко чернел в сумерках хутор. Борозды привели Бушмара к самому забору. Дико бросился он в хату к Галене.

— Наше поле вон там, — сказала она, показывая ему в окно за сад. — На три души оставлено нам. Вот недавно все сталось. Я ж писала тебе.

— Без меня?!

— А чем ты помог бы?

Она смотрела ему в глаза, просила взглядом не думать об этом. Глаза у нее были такие же, как тогда, когда он впервые увидел ее на суде. Глаза эти жгли его. И это еще больше подняло в нем бурю страшного потрясения. Похожее было с ним тогда, когда в армии после первой поверки сел он на койку в казарме и когда впервые заперли его в допровской камере. Он бросился с лампою вдруг к люльке.