Млечное - [20]

О ком еще история молчит…

…Окраина Гражданского проспекта,

белёсые, как вымя, кирпичи.

18 мая 1970.

* * *

Прощай! Нам плакать не о чем:

исполнялась весна.

Все остальное — мелочи,

они не стоят нас.

Плохое и хорошее,

которое прошло,

да будет свято прошлое —

оно не стоит слов.

7 июня 1970

ПОДРАЖАНИЕ ГАРСИА-ЛОРКЕ

Скучный-прескучный город

ночью окутан длинной.

Забраны плотно шторы,

поблескивают витрины.

Споры давно исчерпаны.

Шторы, словно ресницы,

в окнах повисли чопорно.

Но никому не спится…

Висят с разводами шторы

на окнах ночных гостиных…

Обходит угрюмый город

злая цыганка Марина.

Ее вороные косы

мерцают отливом медным.

Пудель с розовым носом

шагает за нею следом.

— Это ли скучный город? —

кричит Марина. — Не верю!

Эй, поднимайте шторы!

Эй, отворяйте двери!

Грежу я наяву ли

домыслами пустыми?

Где же провалы улиц

с тусклыми мостовыми?

Он встрепенулся, город,

стал многолюден, светел…

— Будьте, — кричит Марина, —

веселы, словно дети!

Что карнавалы в Риме,

Генуе или Ницце!

Масок не нужно — имя

тщетно скрывают лица.

Скучный-прескучный город

полон весельем, смехом,

точно смеются горы

многоголосым эхом.

Где-то пляшет Марина,

в общем гомоне тонет,

волосы длинные-длинные

и звёздочка на ладони.

До первых лучей рассвета

царит неслыханный праздник.

Зову я: — Марина, где ты?

Она меня только дразнит.

Махнет рукой, улыбнется,

опять в толпе растворится…

А город в ответ смеётся

и песни летят, как птицы.

По асфальту звёздных дорожек

скатываются планеты.

Где твоя милость, боже?

Где ты, Марина, где ты?

11 июля 1970

* * *

Это только игра, игра —

слова весёлые…

За окошком ветра́, ветра́,

деревья голые.

За окошком дожди, дожди,

но́са не высуни.

Если хочешь, живи один

с белыми высями.

Отвори балконных дверей

створки-локоны —

и останется плач дерев

около,

и останется слов игра,

кофточкой свесится…

На порог не пускаю страх

нового месяца.

На порог не пускаю дум

бинты и простыни —

вот я просто сижу и жду,

брошенный взрослыми…

12 июня 1970

ЭПИТАФИЯ ХЛЕБНИКОВУ (палиндром)

Рим и лев — герб, а муза — разума брег, Велимир.

13 июня 1970

Любимая, слова легки...

Т .К.

Любимая, слова легки —

и только жребий труден.

Но будут все-таки стихи,

и равных им не будет —

Не потому, что лучше ты,

чем все, кто был мне мил,

но потому, что лучше ты,

чем этот целый мир.

25 июля 1970

ГОРОЖАНЕ

И. З.

Что нас держит в столицах,

ты не скажешь, сестрица?

Нас какие тревожат

впечатленья, не скажешь?

Год нечаянно прожит —

не заметили даже.

Подвести бы итоги,

на себя оглянуться —

мы ведь люди, не боги

и не раки на блюдце…

Нас какие науки

до седин беспокоят?

А искусство? От скуки

есть ли средство какое?

Нанизать горизонты

на мизинцы, на зависть —

как заманчиво это!

Импозантны, как зонтик,

синяки под глазами —

не уснуть до рассвета.

Бесприютные ночи!

Мой Онегин не начат —

где-то бог был неточен,

чей-то план неудачен…

Что таилось веками

с геометрией рядом —

угадать бы, где камень

философский упрятан!

29 июля 1970

ПЕСНЯ

Обо мне пускай не плачет

южный город Нью-Мишель —

я пускаюсь наудачу

в океан людских земель.

Амазонка тихо дремлет,

Нил сверкает на пути…

Только все людские земли

мне вовек не обойти.

И поскольку нет у суши

ни начала, ни конца,

в человеческие души

я пускаюсь и сердца.

Может, счастье улыбнётся

в этой сутолоке мне?

Может, милая вернётся

наяву или во сне?

10 августа 1970

* * *

Безумием дарит ночь меня…

Дня кошмары смешав,

строчками внеурочными

страшен ее ландшафт…

Мысли мои порочные!

Немощь моя! о ночь!

Дня ты чернее.

Клочьями

Сумрак влачишь пивной.

Кто я? Страшен вопрос этот

мне, который не я.

Утро просплю без просыпу,

простыню скомкав дня.

Утро просплю. Тяжёлые

веки гардин подняв,

гарпии приближённые

примутся за меня.

Призрак мой облысевший

зеркалу скажет: нет.

Да, мой двойник! Мои пеший!

Мой антипод во сне!

Мой последний, который,

правды не убоясь,

лезвием приговора

бденья нарушит связь…

12 августа 1970

БЬЯНКА КАПЕЛЛО

Венеция. Мост через канал. Направо палаццо Капелли, налево доходный дом.

На мост поднимаются Аллори и Бонавентури.

АЛЛОРИ

Вот здесь тебе почтенная матрона

Охотно комнату отдаст внаймы.

Я у нее живал когда-то сам,

О чем без сожалений вспоминаю.

(Бьянка в сопровождении кормилицы приближаются с набережной;

входят в боковую дверь дворца.)

Однако что с тобой?

БОНАВЕНТУРИ

Постой, Аллори!

Ты видел?

АЛЛОРИ

Да, девчонка хороша.

Хотел бы знать я, кто она.

БОНАВЕРНУРИ

Мадонна!

АЛЛОРИ

Ну, нет уж! Богоматери черты

Должны быть мягче. Эта синьорина

Хоть и не подняла ресниц, в глазах

Своих таит недюжинное пламя

И вся она — не кротость, но гордыня.

Нет, я Христа родительницы образ

С нее писать не стал бы!

БОНАВЕНТУРИ

Ты в уме ли?

Или на родине у нас, в Тоскане,

Ты видел равных ей?

АЛЛОРИ

Допустим, нет.

Что ж из того? Христова мать блондинка!

БОНАВЕНТУРИ

Она брюнетка, ибо вот тот облик,

Который ей единственно сродни!

Но спор ненужный бросим…

(Из дворца выходит слуга с корзинкой.)

Эй, приятель!

Кому ты служишь?

СЛУГА

Господам Капелли.

(в сторону)

От иностранцев нынче спасу нет!

Глядишь, и ног не унести: сердиты.

БОНАВЕНТУРИ

Скажи нам имя юной синьорины.

СЛУГА

Достопочтеннейшие господа!

Вы сами кто? Приезжие, должно быть.

Я мелкий люд, уж это точно так-с,

Конечно, пёс я, но уж только верный!

Закон республики премного строг.

А вдруг шпионы вы?

БОНАВЕНТУРИ

Лови, бездельник,

Вот золотой. Как синьорины имя?