Младшая сестра - [7]
Когда в доме всё хорошо, папа, каким бы усталым он ни пришёл с работы, помогает маме готовить вечерний чай.
— Кто это так вычистил самовар? Глядеться в него можно, как в зеркало, — сказал он.
— Соседка, — ответила мама.
— Нет, соседка так не сумеет. Кто-то другой это сделал, — сказал папа и переглянулся с мамой.
Надя всё понимает: почему папа об этом спрашивает и почему мама так отвечает. Это работа Надиных рук, и разговор затеян для того, чтобы её похвалить.
К чаю на столе появились медовые пряники, варенье — ну как в самый большой праздник! В папином стакане две черносливины, в маминой чашке и в Улиной чашке тоже по две черносливины, а в Надиной чашке три черносливины.
Уля свой чернослив переложила в Надину чашку.
— За что это ей? — разглаживая короткие усы, спросил папа.
— Она знает за что, — ответила Уля, подмигнув сестрёнке.
В жаркий день
На речной паром с утра прибежали две девочки и затаились за возами, ожидавшими переправы.
— Ты прячься за меня, а я — вот за это колесо. Да не зевай! — сказала Юля своей подружке Варе, тихонько ткнув её в бок локтем.
А Варя и без того знает, как нужно прятаться, чтобы никто не увидел. Прятаться — дело не мудрёное. Она прижалась к горячему плечу Юли и затаила дыхание.
Отсюда они уже ничего не видели, кроме оглобель, ошинованных колёс да лошадиных ног, бьющих острыми подковами по дощатому настилу. Нагружённый паром, ещё не трогаясь с места, хлюпал на воде, скрипел и кренился то в одну, то в другую сторону.
— Ой, как страшно-то! — оробев, сказала Варя и ещё плотнее прижалась к подруге.
— Не бойся, — ответила Юля. — Паром сейчас отчалит. Только бы не увидел нас дядя Куприян.
— А если увидит?
— Увидит — прогонит. В жару он бывает злой, я знаю…
А у дяди Куприяна, главного переправщика на пароме, много дел. Где уж тут доглядывать за посторонними! Он сигналит, он управляет рулём, он снимает причальные тяжи и он же осипшим от речной сырости голосом подаёт команду:
— Пшё-о-ол вперёд! Полный!
«Тах-тах-тах…» застрекотал мотор, пуская кудрявый дымок. Вылезая из воды, лязгнула на звеньях цепь, натянулась, и паром, качаясь, погнал по реке большие волны. Переправщик так и не увидел девочек. За колёсами телег они просидели, пока паром не причалил к тому берегу.
А следующим рейсом сюда переправились доярки на широкой телеге, нагружённой бидонами и подойниками. Юля и Варя, переждав в кустах, вышли им навстречу.
— Вы ещё зачем здесь? — тотчас же услышала Юля недовольный голос своей мамы.
Девочки, взявшись за руки, стояли у дороги, потупив глаза.
— Мы хотим на теляток поглядеть, — застенчиво сказала Варя.
А Юля рассердилась, даже покраснела:
— Берите нас с собой, вот и всё! Сколько раз обещали, а не берёте! — На глаза у неё набежали слёзы.
Дояркам пришлось остановить лошадь. Юлина мама, поправив на голове сбившуюся косынку, сказала:
— Забота с вами! Ну, залезайте на телегу, что ли.
Юля, а за ней и Варя мигом со ступицы колеса взобрались на грядицу. Вот они и в телеге, счастливые, повеселевшие. Вороную лошадь стегнули. Телега, бренча посудой, покатила дорогой между кустов.
Трясясь в телеге, доярки говорили о том, что в лугах растут добрые травы, что жаркие дни на пользу, только бы перепадали дожди. Ох, как нужен корм скоту!
Когда отъехали немного, Юлина мама стала добрее и уступчивее:
— Ну, садись уж со мной рядом! Куда бы ни пошли, всё они вдвоём, словно связанные.
Юля, утерев короткий, в веснушках нос, села, а Варю посадила рядом другая доярка. У Вари мама работает не на ферме, а в полевой бригаде.
— Где же вы платья вымазали? Смотрите, да ведь это у вас на платьях колёсная мазь!
— Мы на пароме под телегой сидели, чтобы дядя Куприян не увидел. Он и не увидел, — ответила Юля.
Варя кивнула головой.
— За это вам надо шлёпанцев надавать. В полдень, в жару, узнаете, как там хорошо. Или на быка нарвётесь — рога-то у него, как штыки.
Варя перетрусила. А Юля ей шепнула:
— Не бойся. Мама это нарочно говорит, пугает. Я её знаю…
Луг просторный, зелёный, весь в цветах. И тут же, рядышком, перелесок белоствольных берёз. Набухшие берёзы раскинулись листвой, как шатры, сучьями сплелись и не пропускают знойное солнце. На этом лугу и устроен летний лагерь для племенных коров. Выгнали сюда их пастись на всё лето.
Здесь, у берёз, стали снимать с телеги бидоны и подойники. Юля и Варя спрыгнули на землю.
— Далеко не убегайте. Искать не будем. Одни с вами хлопоты! — сказала Юлина мама.
А куда же убегать девочкам? Самое интересное — в этом перелеске. Нагулявшиеся коровы шли в загон. А сколько их — не счесть! Загон крыт толем. Пол в загоне посыпан речным песком и галькой. Столбы гладко выструганы и побелены известью. В кормушки навалили молодой, только что накошенной вики.
Началась дойка. Запахло парным молоком.
У Юлиной мамы породистые коровы — ярославские, чёрные, как жуки, а морды у них белые, словно они повязаны платочками. Юля знала всех-всех маминых коров: зимой не раз ходила с ней на ферму. С гордостью она стала рассказывать своей подруге:
— Вот эта — Солониха, старая! Ты знаешь, сколько она даёт молока?
— Много, — ответила Варя.
— Много, а сама не знаешь сколько. Видишь, вымя у неё какое… А вот эта — Сильва, её дочь. Тоже много даёт — целый бидон…
