Мистификации Софи Зильбер - [10]

Между тем все уже кончили есть. Некоторые дамы поднимались с мест, подходили к гостям за другими столиками, болтали с ними: слышались слова, вроде «канаста», «бридж», «тарок»… Только теперь Софи смогла получше разглядеть двух других находившихся в зале мужчин, которых все время заслоняли от нее беседующие с ними дамы. Один из них был довольно молод на вид. Темные волосы доходили ему до плеч и блестели так, словно были влажные. Софи не поверила своим глазам, заметив на плечах его черной суконной куртки сверкающие капли воды. Лицо у него тоже отсвечивало матовым блеском, а большие темные глаза были опушены густыми ресницами.

Последний из трех мужчин, совсем малого роста, почти карлик, был одет в черный костюм, напоминавший платье рудокопов. Черты лица у него были резкие, словно высеченные из камня, а жидкие седые волосы, выглядывавшие из-под черной, вышитой серебром шапочки, казались жесткими, как проволока. Он разговаривал с дамой, похожей на китаянку, лица у них, в отличие от большинства других, были весьма серьезными.

Софи теперь тоже покончила с едой и, поскольку у нее не было причин задерживаться, сложила свою салфетку и засунула ее в специальный кармашек, на котором пока еще не значилось ее имя. Поднимаясь из-за стола, она еще раз бегло окинула взглядом присутствующих, и, когда глаза ее остановились на дородном седовласом господине, она не сразу их отвела; так вышло, что он тоже взглянул на нее и в знак приветствия отвесил ей поклон.

«Какая привлекательная внешность у этого господина в зеленой куртке… Необыкновенно привлекательная», — подумала Софи, когда, уже раздевшись, в ночной рубашке в последний раз подошла к окну взглянуть, какая погода. Дождь перестал, и небо сверкало звездами. Перед тем как лечь в постель, она еще раз понюхала огненные лилии и опять принялась строить на этот счет самые невероятные предположения, но так и не додумалась ни до чего более или менее определенного.

Ночь Софи провела как-то странно, — она то и дело просыпалась, но, не очнувшись по-настоящему, через несколько минут снова засыпала. Ей снилась покойная мать, но что именно происходило во сне, помнилось смутно, снились и люди, которых она вчера видела за ужином.

Ночь была полна тихих шорохов и невнятного бормотав приглушенного смеха и легкого шушуканья, казалось, по коридорам, едва касаясь ногами пола, снуют взад-вперед какие-то существа. Но, задумавшись над тем, что это было, Софи не могла толком ничего вспомнить, словно ее сны и перемежавшая их явь слились неразличимо. Да и нельзя сказать, что вся эта ночная возня, которую ей едва ли бы удалось вразумительно описать, мешала ей спать. Проснувшись часов в семь утра, она почувствовала себя бодрой и отдохнувшей. Привыкнув вставать попозже, она хотела снова заснуть, но ей почему-то не лежалось.

Распахнув окна, Софи со всем тщанием принялась за свой утренний туалет, при каждом движении тянулась и потягивалась и жадно впивала в себя свежий утренний воздух. Долго стояла она перед шкафом, раздумывая, что ей сегодня надеть, но, побегав туда-сюда, из комнаты в ванную и обратно, остановила свой выбор на простеньком летнем платье из льняной ткани. В окно ей было видно, что завтрак накрыли не в зале, а в саду, и когда к восьми часам Софи наконец сошла вниз, то оказалась первой и единственной клиенткой молоденькой любезной кельнерши, которая даже испугалась столь ранней посетительницы, хотя все уже было готово.

Погода, казалось, не имела намерения портиться, все предвещало чудесный летний день. Сидя в одиночестве за кофе со свежими булочками, Софи могла неспешно сверить с действительностью свои воспоминания о здешних местах. Взгляд ее от зубчатой кромки леса скользнул вверх, к острым пикам двух высоченных гор, потом проследовал по причудливым изломам скал, задержался ненадолго на голубой глади озера и пошел блуждать по полям и лугам. Она успела уже забыть, как прекрасен ее родной край и не предполагала, что встреча с ним переполнит ей сердце такой бурной радостью. У нее перехватило дыхание, на глаза навернулись слезы.

Крепкий ароматный кофе помог ей быстро справиться с волнением. Кружочки масла, которое она стала намазывать на хрустящую булочку, поблескивали капелькам воды, а в стеклянной вазочке с джемом играли и переливались солнечные лучи. Весь отель, кроме кухни, был погружен в полнейшую тишину, из приоткрытых окон не слышалось ни звука. На кармашке для салфетки уже значилась ее фамилия, вернее, часть таковой — «Г-жа ф. Вейтерсл.», — на всю не хватило места.

Два воробья, усевшись на спинку стула, напротив Софи, дожидались крошек, которые останутся от ее завтрака.

Поев, она еще немного посидела, подставив лицо солнцу и раздумывая, что ей надлежит сделать для начала. Вообще-то она ждала, чтобы кто-нибудь ей сказал, зачем ее сюда пригласили и чего от нее хотят. Чего-нибудь уж непременно хотят, зря бы, конечно, приглашать не стали. Интересно, связано ли это дело с людьми, которых она видела вчера вечером? Но почему тогда никто не подошел к ее столику и хотя бы не представился? Она опять вспомнила господина в зеленой куртке, который поклонился ей на прощанье, — он тоже мелькал в ее снах. Присутствовала в них и ее мать, чью смерть она так плохо помнила. В ближайшие дни надо будет подняться в верхнюю часть курорта — взглянуть на виллу, которую ей после всего пришлось продать. Отсюда ее не видно. Цела ли она еще? Быть может, ее снесли и на ее месте красуется теперь стандартный тирольский дом с металлическими оконными рамами. Её передернуло при одной мысли об этом. Но что толку возмущаться, если уж такое случилось, ничего не поделаешь. Опять она вспомнила о вчерашнем вечере, о том, как не к месту вырядилась. Надо что-то предпринять, и немедля. Узнать у кельнерши, где найти портниху, и сейчас же к ней отправиться. Кельнерша подробно описала дорогу, а Софи сделала вид, будто здесь ей все незнакомо, хотя с первых же слов поняла, где находится мастерская. Она существовала еще в те времена, когда Софи жила здесь, но, конечно, с тех пор либо разрослась, либо как-то изменилась.