Мистер Муллинер рассказывает - [36]

– О? – сказал мистер Муллинер. – Жаль-жаль. Ведь тогда эта история показалась бы вам еще интереснее.

Молодые люди переглянулись.

– История? – спросил тот, чьи гольфы были особенно клетчатыми, голосом, выдававшим бурное волнение.

– История? – повторил его товарищ, слегка побелев.

– История, – сказал мистер Муллинер, – Джона Гуча, Фредерика Пилчера, Сидни Макмэрдо и Агнес Флэк.

Первый молодой человек сказал, что понятия не имел, насколько час уже поздний. Второй молодой человек сказал, что просто поразительно, как летит время. И они что-то забормотали о поездах.

– История, – сказал мистер Муллинер, удерживая их на месте с величайшей непринужденностью, благодаря которой он в подобных случаях неизменно оказывался победителем, – Агнес Флэк, Сидни Макмэрдо, Фредерика Пилчера и Джона Гуча.

Поистине странно (продолжал мистер Муллинер), как много среди тех, кто посвятил себя Искусству, найдется тихих, робких, невысоких ростом субъектов, застенчивых в обществе и способных к самовыражению только с помощью кисти или пера. Я убеждаюсь в этом снова и снова. Таким был Джон Гуч. Таким был и Фредерик Пилчер. Гуч был писателем, а Пилчер художником, и они постоянно встречались в доме Агнес Флэк, частыми посетителями которого были. И всякий раз, когда они встречались там, Джон Гуч говорил себе, глядя, как Пилчер балансирует чашкой с чаем и улыбается слабой заискивающей улыбкой: «Я люблю Фредерика, но и ближайший его друг не мог бы отрицать, что он мокрейшая тряпка». А Пилчер, глядя, как Гуч сидит на краешке стула и теребит галстук, приходил к выводу: «Хотя Джон и симпатявка, однако в смешанном обществе он, бесспорно, ноль без палочки».

Однако если когда-либо у мужчин бывают основания робеть в присутствии представительницы прекрасного пола, то, бесспорно, у этих двух они имелись. В гольфе оба дальше восемнадцати лунок не забирались, Агнес же была на поле фонтаном энергии и меткости. Этому – особенно в долгой игре – очень способствовало ее телосложение. Рост Агнес в носках равнялся пяти футам десяти дюймам, а плечи и бицепсы вызвали бы завистливое восхищение у любой увитой мускулами дамы, которая на сцене мюзик-холла благодушно позволяет шестерым братьям, трем сестрам и свояку взгромоздиться на свои ключицы, пока оркестр тянет нескончаемую ноту, а публика устремляется в буфет. Ее глаза поспорили бы с глазами самой властной из самодержиц, каких только знала история, а когда она смеялась, сильные мужчины зажимали виски в ладонях, удерживая на месте черепную крышку.

В ее присутствии даже Сидни Макмэрдо превращался в отсыревшую промокашку, а он весил двести одиннадцать футов и один раз вышел в полуфинал чемпионата по гольфу среди любителей. Он любил Агнес Флэк с тупой преданностью. И все же – уж такова жизнь – когда она смеялась, то почти всегда над ним. Я слышал из верного источника, что дальний рокот ее смеха, когда он сделал ей предложение у шестой лунки, донесся до клубного гардероба и два игрока, побаивавшихся гроз, решили отложить свой матч.

Вот какой была Агнес Флэк. И вот каким был Сидни Макмэрдо. И стало быть, вот какими были Фредерик Пилчер и Джон Гуч.

Джон Гуч ни в каком смысле не состоял в приятелях Сидни Макмэрдо, хотя, конечно, порой они обменивались парой-другой слов, а потому он был крайне удивлен, когда однажды вечером, работая над детективным рассказом – ибо его талант находил выражение главным образом в крови, выстрелах под покровом ночи и миллионерах, которых находили убитыми в запертых комнатах, проникнуть куда можно было лишь через окно в сорока футах над землей, – он вдруг увидел, как массивная фигура Макмэрдо переступила его порог и расположилась в кресле.

Кресло заскрипело. Гуч выпучил глаза. Макмэрдо застонал.

– Вам нездоровится? – осведомился Джон Гуч.

– Ха! – сказал Сидни Макмэрдо.

Он сидел, спрятав лицо в ладонях, но теперь поднял голову, и багряное мерцание его глаз ввергло Джона Гуча в панический ужас. Гость напомнил ему Гориллу в Человеческом Обличье из его романа «Тайна отсеченного уха».

– За ломаный пенс, – сказал Сидни Макмэрдо, демонстрируя корыстолюбивый дух, чуждый Горилле в Человеческом Обличье, которая не требовала платы наличными за свои преступления, – я бы разорвал вас в клочья.

– Меня? – с недоумением сказал Джон Гуч.

– Да, вас. И этого типчика Пилчера тоже. – Он встал, отошел к каминной полке, отломил угол и раскрошил его в пальцах. – Вы украли ее у меня.

– Украли? Кого?

– Мою Агнес.

Джон Гуч ошарашенно уставился на него. Украсть Агнес Флэк? Проще было бы уволочь Альберт-Холл. Он ничего не понимал.

– Она намерена выйти за вас замуж.

– Что-о?! – возопил Джон Гуч в полнейшем смятении.

– Либо за вас, либо за Пилчера. – Макмэрдо помолчал. – Может, порвать вас в мелкие клочья и втоптать в ковер? – задумчиво прошептал он.

– Нет, – категорически заявил Джон Гуч. В голове у него мутилось, но ответ на этот вопрос был кристально ясен.

– И чего вам понадобилось влезать? – простонал Сидни Макмэрдо, рассеянно взял кочергу и завязал ее двойным узлом. – У меня все шло лучше некуда, пока не появились вы, два прыща. Медленно, но верно я внушал ей любовь ко мне, а теперь этому не бывать. У меня к вам поручение. От нее. Сегодня я сделал ей предложение в одиннадцатый раз, и она, когда отсмеялась, сказала, что ни в коем случае не выйдет замуж за груду мышц. Она сказала, что ей требуются мозги. И велела мне передать вам и этому фурункулу Пилчеру, что внимательно наблюдала за вами и поняла, как горячо вы оба ее любите, хотя из застенчивости не решаетесь признаться ей. Однако она все понимает и выйдет за одного из вас.