Мистер Ивнинг - [19]

«Тогда устрой это в следующий четверг, дорогой. Я приду, и скажи Берли, чтобы не подвел. Я сделаю это, родной, — для тебя и для всех нас».

На следующий день я позвонил ей и сказал, что не стоит принимать мои слова всерьез, что я всего-навсего пошутил, и так далее, и тому подобное. Но она заверила, что сделка состоялась, пообещала прийти в четверг и повесила трубку.

Я так разозлился на эту стерву, что тут же позвонил чернокожему великану Берли и с места в карьер обо всем ему рассказал. Понимаете, в то время мы с Берли, скажем так, были больше, чем друзья, — по старой привычке Руперт самодовольно ухмыльнулся. — Ну и, — продолжил он, — к моему легкому изумлению, наша милейшая знаменитость с готовностью на все согласилась.

Трезво поразмыслив пару часов, я запаниковал. Сначала перезвонил Берли и попробовал уговорить его не приходить. Но Берли несся на гребне новой волны идолопоклонства и паранойи, и море ему было по колено. Он заверил меня, что жаждет прийти и довести до конца наш план, который окрестил «божественным». Разумеется, тогда я еще не подозревал, до какого конца он собирается дойти, да и бедняжка Джорджия, разумеется, тоже!

Потом я, конечно, снова попытался отговорить Джорджию. С таким же успехом можно было убедить Жанну д’Арк вернуться на скотный двор. Тогда я представил все именно так, как оно затем и произошло, впрочем, возможно, не во всех подробностях. — Он с тоской окинул взглядом лондонский интерьер и осклабился: говоря о Нью-Йорке, Руперт еще больше по нему скучал, ведь, несмотря на предпринятую попытку, ему не хватило таланта, чтобы создать салон в Лондоне.

— Я не спал накануне всю ночь, — Руперт Даутвейт приступил к описанию события, приведшего к его краху. — Я считал себя дерзким, полагал, что меня никому не догнать. Ведь по шику, вкусу и блеску именно мои четверги опередили четверги Джорджии, как минимум, на целое поколение. И вот в воздухе запахло жареным: кто-то вознамерился перехватить у меня инициативу.

Вы не поверите, в тот вечер пришли все: точно почуяв грядущее событие, ко мне умудрились прибыть какие-то люди из Вашингтона, надоедливая принцесса и коронованные особы из всех вотчин тщеславия. Там был даже толстяк из Канзас-сити, который несколько сезонов назад сделал себе обрезание, с целью втереться в нью-йоркскую литературную тусовку.

Когда вошла Джорджия, никто ее вначале не узнал — даже Берли. Она вся сияла, хоть и была слегка напряжена, и я впервые заметил, что ее подтяжка не слишком стрессоустойчива, однако Джорджия все-таки выглядела наполовину моложе своих лет и потому с первой же минуты имела оглушительный успех.

«А теперь, моя прелесть, — сказал я ей на ушко, благоухавшее каким-то эфирным маслом по двести долларов за унцию, — пожалуйста, раскланяйся со всеми и поезжай домой — моя машина стоит прямо напротив двери, за рулем Уилсон. Сегодня ты произвела фурор, и теперь скройся, пока все еще аплодируют».

«Я доведу это дело до конца, солнышко», — она была тверда, как кремень, я заметил, что Берли поймал старухин взгляд и подмигнул.

«Только не в моем доме, — прошептал я, лихорадочно целуя ее в безумном стремлении скрыть от гостей собственное отчаяние. — Как ни крути, я предложил свой планчик, когда мы были навеселе».

«Латинская пословица гласит: истина — в вине», — она поцеловала меня в губы и оставила, а затем обошла всю комнату, как в прежние времена своего салонного величия, пожимая протянутые руки, купаясь в объятьях и поцелуях. Она имела ошеломляющий, головокружительный успех, и мне вдруг показалось, что ни она, ни Берли не собираются делать того, на что согласились, а я, как дурак, попался на их удочку.

Видя, какое сильное впечатление она произвела, я стал напиваться и, чем сильнее ее хвалили, тем больше злился и нервничал. Я бы ни за что не потерпел, чтобы Джорджия вернулась и заняла мое место.

Я подошел к Берли, которому все поклонялись до исступления. Он тотчас обернулся и сказал:

«Руппи-детка, ты пришел снова попросить меня не делать того, что я всенепременно сделаю?» — он злобно улыбнулся.

«Берли, миленький, — я взял его за руку, — я не просто хочу, чтобы ты дошел до громкого, грандиозного конца, но чтобы все получилось на мегатонны колоссальнее, чем мы запланировали. Именно это я и хотел тебе передать», — я поцеловал его и молча обнял.

Теперь меня уже нельзя было ничем запугать, и мое предложение казалось слегка невообразимым даже мне самому, даже спьяну. Я смутно осознавал, что сам нарываюсь на политическое убийство.

Но чем дольше я наблюдал за тем успехом, которым Джорджия пользовалась у всех без разбору, тем нестерпимее мне хотелось, чтобы назревавший скандал, наконец, разразился. А тут еще величина ее брильянта — это уже было чересчур. В нашей среде таких огромных брильянтов никто не носил. Она хотела этим оскорбить меня, высмеять при всем честном народе, показав, что я могу наскрести от силы миллион, а она не сосчитает все свои деньги и за два года ревизии.

Прошло время. Я заглянул в туалет, где готовился Берли, обнял его и подбодрил.

А затем ощутил величайшее спокойствие, какое, говорят, чувствуют люди, узнав, что жить им осталось недолго. Я сдался, нашел себе удобное местечко поближе к сцене и плюхнулся в кресло. Все обо мне забыли.