Мистер Черчъярд и тролль - [3]
Птица в тех ветвях или же тролль?
― Послушай! сказал он. Ты меня тут видишь ― в пальто немецкого покроя (в нем я слушал лекции Шеллинга, ибо в немецких аудиториях холоднее, чем в Гренландии), в перчатках, в клетчатых брюках дудочками, с тростью и платком за обшлагом, по по всему этому, по моему большому носу, по тому факту, что брат мой Питер ― епископ, ты не можешь сказать, что живу я в городе торгашей, воображающих себя христианами. C таким же успехом луизианского банджоиста можно назвать Моцартом.
По всему этому ты ни за что не угадаешь, что отец мой однажды грозил богу кулаком с холма в Ютландии и проклял его прямо в лицо.
Тролль, тролль! Но нет ― лиса или заяц, чей дом ― этот лес.
Тролли принадлежат, предполагал мистер Чёрчъярд, к биологическим родам поганок ― как деревья сродни ангелам. Столетие мистера Чёрчъярда вглядывалось в природу, а немцы исследовали Cвященное Писание. К чему бог, в конечном итоге, когда у них есть Гегель?
Разве нет в Писании мест, где переписчики вписывали обратное тому, что им подсказывали утаить милосердие и страх? Авраам совершенно определенно принес в жертву Исаака.
Его отец проклял бога и переехал в Копенгаген, и стал преуспевающим торговцем, в его сундуках деньги родили деньги. Он умер на руках у ангелов, вознесших его в небеса.
Следовательно ― разве нет? ― если мы молимся, нам отвечают смертью, не успеем мы выковырять из зубов мясо перепелки. Однако мир на месте, и отчаиваться ― грех. Даже в их церквях высокий свет, неуступчивый жесткий свет января в высоких окнах выдает, что суетности мира ― и никакому гегельянству не сделать вид, что его там нет, ― тут нет.
Мистер Чёрчъярд сдвинул очкит на лоб, провел мизинцем по брови, потер переносицу, закрыл глаза, облизнул уголки губ и тихонько кашлянул.
Какая ирония.
Лошадь так же жива, как и он, а в корове ровно столько же бытия. В мошкаре.
Несколько утешило бы, если б он был уверен, что так же уродлив, как Сократ. Как и все датчане, в молодости он был красив. А потом нос его все отрастал и отрастал, спина скрючилась, а пищеварение стало совсем ни к черту.
Может быть, тролль ― вовсе не такого роста, как он думает, а завернут в листик.
В чем бы мы ни отказали богу, этим он и будет.
― Absconditus говорим мы о нем, видя его повсюду. Что же это с нами такое, О Тролль, что веруем мы в невиданное, неслыханное, некасаемое, отвергая то, что пред взором нашим? В туманах отчаянья вижу я, что мы предпочитаем то, чего нет, тому, что есть. Страсть нашу вкладываем мы в писания, коих не читаем или же читаем, причудливо не понимая, незнание свое принимая за знание. Религия наша ― цветистое суеверие и непатентованное чудотворство.
Мистер Чёрчъярд знал, что тролль прячется за одним из деревьев впереди. Он чувствовал это наверняка. Когда он покажется, у него будут расплющенный нос, круглые зеленые глаза, лягушачий рот и большие уши.
― Слушай! Минувшим воскресеньем в дворцовой церкви придворный капеллан — а он очень популярен и в своем епископском облачении напоминает византийского императора ― читал проповедь избранной пастве, состоявшей из жирных купцов, адвокатов, банкиров и девственниц. Проповедовал он красноречиво и cо звучной серьезностью. Его темой было: Христос избрал смиренных и презренных. Никто не смеялся.
День клонился к вечеру, и тучи затягивали небо серым. Мистер Чёрчъярд решил с собой договориться, совершить скачок веры. Он поверит, что тролль там прячется, и беспокоиться, так это на самом деле или нет, не станет. Событие реально в той мере, в какой у нас есть желание в него верить. Епископ Минстерский читал свою красноречивую проповедь потому, что им восхищался отец мистера Чёрчъярда, а вовсе не потому, что сам мистер Чёрчъярд сидел между бандитом, переодетым торговым банкиром, и дамочкой, чью шляпку изготовили в Лондоне. Он слушал Епископа Минстерского ради своего отца. А с троллем будет беседовать ради самого себя.
Итак, значит, тролль. Он оказался не готов к тому, что тот окажется голым. Когда он заговорил, датский язык его был старым.
Сорванец с Лебединой Мельницы. Вытянул руку для равновесия, стоя на одной ноге, другой размахивая взад-вперед.
― Ты из лягух будешь? спросил он.
― Я ― человек.
― А на личину не скажешь. Каким путем пришел ты ― сквозь или из-под низу?
Его развлек испуг на лице мистера Чёрчъярда, и уголки его рта сложились в складочки.
― Ежели через цвет, то это будет один путь: пропихнешься сквозь желтый в синий, сквозь красный в зеленый. А другой ― чутка сдашь назад, местечко себе найдешь и протиснешься. Сквозь изгиб, в приливе. Четный один, другой нечетный.
Тролль подошел ближе. Мистер Чёрчъярд разглядел брызги веснушек на щеках и носу. Тролль осторожно дотронулся до его трости.
― Ясень, произнес он. Я такого дерева не ведал. Всегда на этой стороне, одна луна с другой, разве нет?
― На этой стороне чего? тихо спросил мистер Чёрчъярд.
― Никогда не бывал ты внутри коровяка, правда? И внутри шандры никогда, внутри молочая? Кто будешь ты?
― Я ― датчанин. А что если я у тебя спрошу, кто ты? В моих глазах ты — мальчик, со всеми мальчиковыми причиндалами, ты хорошо питаешься и здоров. Тебе не холодно без одежды?
