Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны - [173]
Она точно возложила на него всю ответственность за эту бомбу и сейчас же ушла в дом.
Только подойдя вплотную и увидев солнечные часы на лужайке и виргинский плющ на коньке кровли, он узнал дом полковника Сандерса. Мистер Бантинг заволновался, заколотил в дверь, крича в щелку почтового ящика: — Скорее! Зажигалки! Скорее!
— Простите, — сказала Джули, когда дверь открылась, — у вас крыша горит.
Полковник, чьи седые волосы еще сильнее отливали серебром в лунном свете, вышел на лужайку и поднял голову.
— Лестница есть? — спросил мистер Бантинг, не зная еще, кто по ней полезет.
— Нет, придется с чердака.
Он вошел в дом и полез на чердак, отец и дочь без всякой церемонии лезли за ним. Хотя, чувствуя опасность, полковник двигался гораздо быстрее и энергичнее, чем обычно, но в том, как он поднимался по лестнице, было что-то странное, чего мистер Бантинг не замечал за ним на ровном месте. Ему вспомнились сплетни, ходившие по городу в то время, когда Сандерса назначали командиром роты Гражданской обороны. Говорили не только, что он слишком стар, по что он еще и хромой, а Оски прямо утверждал, что у него одна нога искусственная. Мистер Бантинг никогда не верил, но теперь сам увидел, как полковник ставит на ступеньку сначала одну ногу, а потом с большим усилием подтягивает к ней другую.
Вдруг полковник остановился, опираясь на перила; из темноты появилась его жена, удивленно глядя на Джули и мистера Бантинга. Она приставила ладонь к уху, и полковник громко сказал ей:
— На крыше у нас бомба, дорогая моя!
— Не послать ли за Уильямом?
— Боюсь, что времени нехватит. Сделаем сами, что можем, — и при свете его фонарика они полезли выше, пока не очутились под люком, ведущим на чердак. Мистер Бантинг нажал на люк ручкой совка, и до них донеслось шипение и запах дыма.
Появилась миссис Сандерс с высоким стулом в руках. Возникла небольшая заминка, всего на несколько секунд, но все же достаточно долгая, чтобы мистер Бантинг успел почувствовать стыд за то, что человеку старше его самого приходится обнаруживать перед ним свои немощи.
— Полезу я, — сказал он, становясь на стул.
Подталкиваемый снизу, он пролез в люк и стал коленями на балку. Кто-то подал ему ручной совок.
— Воду можно брать из ванной, — сказал полковник, которому тоже помогли взобраться вслед за мистером Бантингом.
— Не стоит. На крыше есть бак.
Встретив непонимающий взгляд полковника, мистер Бантинг, сказал сердито, как будто говорил со стариком Тернером: — Бак! Вот он, прямо перед вами.
— Ах, да, да, верно.
Откашливаясь и отплевываясь, мистер Бантинг пополз к пылающей бомбе в углу чердака и попытался подсунуть под нее совок. Удалось ему это или нет, он не мог сказать — дым ослепил его и заставил отступить. Занялись балки, и бомба провалилась вниз, на перекрытие. Только не мешкать, иначе прогорит и оно и возникнут новые очаги пожара. И мистер Бантинг оставил балки в покое — суть не в них, а в бомбе, — и, сердито поглядев на нее, он повел наступление. Ловко брошенная пожарная кишка легла ему па плечо, а еще через секунду полилась вода.
— Вот это дело! Качайте во-всю!
Обернувшись, он увидел, что полковник добрался до бака. Он обвязал лицо мокрым платком; глаза смотрели из-за платка тревожно и решительно, как перед боем. Позади него просунулась в люк Джули с красными от дыма глазами, но очень оживленная и довольная.
Лежа на животе и задыхаясь от дыма, мистер Бантинг направил струю на огонь. Бомбу он, наконец, потушил и теперь принялся за балки. Они страшно трещали в огне, крутом сыпались искры. А он все поливал да поливал с методичностью подлинно практического и трезвого человека, который не позволит никаким зрительным впечатлениям отвлечь его от сути. По лбу струился пот, заливая глаза. Утирая его пальцами, он измазал все лицо. На что стал похож его костюм, он не отважился и думать. Но он был бодр, настроен по-боевому. Наконец-то и он участвует в войне!
Вдруг пронзительно завыла сирена. Джули обернулась, иронически адресуясь к ней:
— Да не может быть? Что вы говорите?
Мистер Бантинг в ярости накинулся на нее; у него и так полны руки дела, а тут еще эти глупые замечания!
— Ступай, спрячься, глупая! Тут тебе делать нечего.
— Ну, как у вас? — спросил полковник.
— Затихает. Но лучше залить как следует. А то как бы не раздуло ветром.
Некоторое время ничего не было слышно, кроме скрипа насоса и тяжелого дыхания полковника. Он качал все медленнее и медленнее; наконец перестал совсем.
— Больше не могу, Бантинг. Неужели еще не погасло? — задыхаясь, пролепетал он. Уже несколько минут он не видел пламени и качал только потому, что мистер Бантинг, как видно, человек основательный и если уж берется тушить пожар, так делает это по всем правилам.
Даже и теперь он ответил не сразу, а сначала потыкал совком в мокрую насквозь золу.
— Да, погасло, — ответил он наконец, как будто только теперь мог это гарантировать.
— Ну, слава богу! — воскликнул полковник, отвязывая платок и утираясь им.
Лежавший на животе мистер Бантинг встал. Стоять во весь рост было невозможно, и, перепробовав всяческие позы, мистер Бантинг присел на корточки, прислонившись к балке и потирая колени. Так они сидели молча, все потные, в дымном столбе света, падавшего из люка на чердак. Довольно неподходящее положение для двух стариков, подумал мистер Бантинг. Однако приходилось либо примириться с такими положениями, либо отдать все, что имеешь, покориться и жить под началом кучки хвастливых немцев. Вот уж не думал он, что доживет до такой нелепой альтернативы. Полковник выглядел неважно, даже и для семидесяти с лишком лет: все морщины выступили резче на бледном от усталости лице. Он вытер лоб медленным, усталым движением.
В книгу еврейского писателя Шолом-Алейхема (1859–1916) вошли повесть "Тевье-молочник" о том, как бедняк, обремененный семьей, вдруг был осчастливлен благодаря необычайному случаю, а также повести и рассказы: "Ножик", "Часы", "Не везет!", "Рябчик", "Город маленьких людей", "Родительские радости", "Заколдованный портной", "Немец", "Скрипка", "Будь я Ротшильд…", "Гимназия", "Горшок" и другие.Вступительная статья В. Финка.Составление, редакция переводов и примечания М. Беленького.Иллюстрации А. Каплана.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.