Мистер Бантинг в дни мира и в дни войны - [172]

Шрифт
Интервал

— О, какие ужасные люди! — простонала она.

Мистер Бантинг взял ее за руку и прислушался, в нерешимости глядя на небо, так как после зажигательных всегда бросали фугасные.

— Опять летит! — крикнула Джули.

Вторая пачка зажигательных бомб со свистом прорезала воздух. Окружающая тьма мгновенно ожила, словно в нее с размаху бросили сотни пылающих факелов. Они разгорались все ярче и сильней, зарево все белело и ширилось, озаряя печные трубы и деревья каким-то странным, воровским светом. Сверху едва доносился гул бомбардировщика, медленно описывавшего круг. За ним скользили, скрещивались и переплетались лучи прожекторов, теряясь в облаках. Нетрудно было представить себе экипаж, молодых людей в меховых костюмах, прячущихся на высоте, во мраке, и с этой безопасной позиции разглядывающих город внизу, который теперь в их руках и где они могут калечить, убивать, ослеплять людей, не зная даже, кто их жертвы или какое драгоценное достояние человечества они уничтожают.

Мистер и миссис Бантинг отступили за порог кухни, не отрывая взгляда от кольца огней. Дальше к западу один из таких огней стал тускло-красным. К небу полетели искры.

— О боже мой! — вздрогнула миссис Бантинг. — Так и от Килворта ничего не останется!

— Останется! — сказал мистер Бантинг. — Сейчас мы их ликвидируем. Идем, Джули!

Они побежали по дорожке, оставив миссис Бантинг и Эви сидеть под лестницей. Мистер Бантинг чувствовал особый подъем, но ему было известно, что этот подъем больше чем наполовину состоит из страха: глубоко укоренившейся, первобытной боязни перед огнем-разрушителем, от которой у него сохли губы и учащалось дыхание. С бьющимся сердцем и открытым ртом он, пыхтя, бежал за дочерью, стараясь не отставать.

Вдруг она остановилась. — Папочка, а ты захватил совок для бомб?

— Конечно, захватил! — обиженно ответил мистер Бантинг. Какой же был бы толк бегать по улицам без совка? Вопрос Джули дал ему почувствовать, что хоть он, по крайней мере, не потерял головы.

— Вот одна, — сказал он, остановившись над какой-то шипящей штукой, похожей не столько на бомбу, сколько на мокрую, гаснущую головешку.

— Это никудышная, — заметила Джули.

— Все-таки лучше засыпать ее песком.

Он разыскал мешок с песком около фонарного столба и швырнул его на бомбу, а в голове у него промелькнула смутная догадка: не саботаж ли это? Может быть, какой-нибудь поляк или чех насыпал в бомбу цемента вместо взрывчатых веществ. Эта мысль сообщила ему приятное чувство товарищества, словно бомба была посланием от безыменного гражданина порабощенной Европы, который полагался на мистера Бантинга. Шипение в канаве прекратилось, бомба, должно быть, погасла. Он отступил немного и минуту следил за ней, чтобы увериться в этом окончательно; потом ему пришло в голову, что бомба может взорваться. Эти гунны уж так устроены, что им только одного надо — убивать да калечить, вот они и стали делать такие зажигалки, которые взрываются, — об этом недавно говорили по радио.

— Идем, — сказал он и, подобрав совок, заторопился дальше.

Обогнув угол, они наткнулись на «настоящую», как выражалась Джули. Бомба лежала на мостовой, выбрасывая языки пламени и яростно шипя. Мистер Бантинг посмотрел по сторонам, нет ли мешков с песком, но ничего не увидел — вспышка ослепила его. Оставалось только набрать в совок земли у кого-нибудь в палисаднике. Он отворил калитку.

— Вот мешок с песком, — сказала Джули, взваливая мешок на плечо.

— Дай мне...

— Смотри, папа! Бантинги, вперед! — крикнула она и, подбежав к бомбе, аккуратно сбросила на нее мешок и отскочила назад, отряхивая руки и тяжело дыша. — Теперь засыпь ее с боков, папа.

— А ты бы поосторожнее, — посоветовал он, когда бомба погасла и непроглядная тьма сразу обволокла их со всех сторон. — Подожжешь платье.

— Но, папочка, какая же осторожность на войне?

Они пошли дальше. Вспышки уже не освещали всего неба: раньше казалось, что полыхает весь город, а теперь светилось только несколько огненных точек. Они дошли до угла и остановились, поглядывая по сторонам. Красные огни меркли один за другим — должно быть, много бомб было уже потушено, а другие выгорели сами собой — и мрак начинал опять окутывать улицы.

— Пожалуй, можно и домой, — сказал мистер Бантинг, подумав, что теперь, должно быть, десятки людей вышли тушить бомбы.

Джули взяла его под руку. — Где-нибудь наверно, еще есть. Вперед, друзья ковбои!

Мистер Бантинг неохотно поплелся за дочерью. Он не сочувствовал ее увлечению зажигательными бомбами, а словечки, заимствованные у Ролло-младшего, всегда раздражали его. Они прошли до конца одну мирно спящую улицу, где не было ни света, ни звука, ни движения, и только что свернули на следующую, как мистер Бантинг остановился, вглядываясь в одно место, не в состоянии решить, что он видит — пожар или зажигательную бомбу, и где это — далеко или близко.

Джули унеслась вперед, и ее возбужденный, девически звонкий голос долетел до него из темноты:

— Вон она, на крыше! Полыхает во-всю.

Мистер Бантинг выругался шопотом. Бомба в саду или на улице — это пустяки, а вот на крыше... — Да какого же чорта они не объявляют тревогу и не созывают людей? Везде распущенность и беспорядок. Ни души, кроме него и Джули, а та радуется неведомо чему, как будто это не бомба, а клевер о четырех листиках. Он побежал вперед, крепче ухватив совок, соображая, как бы позвать на помощь. Теперь он ясно видел бомбу на крыше, застрявшую между двумя разбитыми черепицами и догоравшую на этой безлюдной улице незримо ни для кого, кроме старушки, которая высунулась из калитки и пояснила проходившему мимо мистеру Бантингу, что бомба — «вон там!»


Рекомендуем почитать
Тевье-молочник. Повести и рассказы

В книгу еврейского писателя Шолом-Алейхема (1859–1916) вошли повесть "Тевье-молочник" о том, как бедняк, обремененный семьей, вдруг был осчастливлен благодаря необычайному случаю, а также повести и рассказы: "Ножик", "Часы", "Не везет!", "Рябчик", "Город маленьких людей", "Родительские радости", "Заколдованный портной", "Немец", "Скрипка", "Будь я Ротшильд…", "Гимназия", "Горшок" и другие.Вступительная статья В. Финка.Составление, редакция переводов и примечания М. Беленького.Иллюстрации А. Каплана.


Обозрение современной литературы

«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».


Деловой роман в нашей литературе. «Тысяча душ», роман А. Писемского

«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».


Мятежник Моти Гудж

«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».


Четыре времени года украинской охоты

 Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...


Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона

Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.