Миссия в Ташкент - [105]

Какое же невероятное терпение и непоколебимость должны были проявить люди, копавшие на такой неимоверной глубине колодец в этой пустыне. Какие чувства должен был испытывать человек, спустившийся на глубину более семисот футов и не обнаруживший ни капли воды! Я думаю, что в определенных местах в пустыне обязательно должны были быть колодцы с водой, иначе эта пустыня становилась просто непроходимой, и поэтому, возможно, там копали колодец просто до тех пор, пока не находили воду! Мне рассказывали, что колодцы северо-восточнее Красноводска, восточнее Каспийского моря, были даже значительно глубже, чем этот.

Люди у этого колодца сказали нам, что нам придется еще раз сделать остановку у подобного глубокого колодца, прежде чем мы доберемся до реки Мургаб. Этот колодец был приблизительно в тридцати пяти верстах или двадцати трех милях отсюда. Мы провели здесь весь этот день и следующее утро, кушая, отдыхая и ухаживая за лошадьми, о которых мы мало заботились в течение нескольких последних дней в пустыне. На шомполах наших винтовок мы сделали гигантские шашлыки, как делал Питер Флеминг во время своего путешествия по Китаю. Мы ели этот шашлык с восхитительным горячим хлебом, испеченным для нас туркменами. Этот хлеб скорее походил на индийский чупатти, но толщиной он был в два дюйма и в два фута шириной.

Во время нашей стоянки у колодца мы видели, как один человек ушел со стадом в три тысячи овец. У него было три верблюда, осел и собака. Как предполагалось, он будет отсутствовать двадцать дней, в течение которых и он, и осел, и собака будут пить воду, которую несут на себе верблюды, в то время как овцы и верблюды никакой воды не получат, кроме, возможно, дождевой воды из лужи. Они смогут обходиться без воды в течение двадцати дней. Я задавался вопросом, о чем может думать человек, находящийся в полном одиночестве в течение двадцати дней, как этот пастух! У него нет с собой никаких книг, да он и не умеет читать. Через двадцать дней этот человек должен будет вернуться к колодцу, хорошенько напоить всех своих животных, и затем снова уйти в пустыню, как и раньше. Овцы были те самые, от которых получают каракуль. Каракуль это не шкуры неродившихся ягнят, а шкуры ягнят, убитых почти сразу после рождения. Я, подумав, решил, что именно нехватка воды и очень трудные условия жизни овец заставляют овечью шерсть завиваться мелкой смушкой, что и придает ей такую ценность! Хайдер Ходжа рассказывал мне, что этих овец завозили на Кавказ и даже в Канаду, но в тех местах ягнята рождались с шерстью без завитков, а потому не представляли никакой ценности.

В целях охраны туркмены держат больших, свирепых собак, подрубая им уши, подобно тому, как тибетцы поступают со своими длинношерстыми мастиффами. Еще туркмены держат своего рода борзых, с которыми они охотятся на газелей. Они могут поймать таким способом газель только в определенное время года, когда животные находятся в плохом состоянии. Охотники, туркмены сказали мне, что, когда газели хорошо упитаны, собаки могут настичь их, но они не могут вонзить в добычу свои зубы! По разным причинам верблюдов здесь кормили насильно шариками из муки, смешанной с другими ингредиентами, заталкивая этот корм прямо им в горло. Мне кажется, что это весьма неприятный и, очевидно, довольно опасный для человека процесс.

Мы покинули наш гостеприимный колодец в час пополудни 30 декабря. В одном месте мы нашли заросли растущей травы и остановились, чтобы нарвать ее для корма нашим лошадям вечером.

Вечером мы добрались до колодца, похожего на Юр Чилик, он назывался Хумли. Он был глубиной шестьсот футов,[107] и верблюдам требовалось семь с половиной минут, чтобы достать кожаный мешок восхитительной воды. По прибытию мы узнали, что четверо русских отбыли сегодня утром в Бурдалык. Мы были почти уверены, что у них должно было быть сообщение для нас из Мешхеда, и поэтому сразу послали им вдогонку человека, чтобы разузнать, кто они, и, если понадобится, вернуть их. Весь следующий день мы их ждали.

Я хотел добыть экземпляр газели (Gazella subgutturosa) в этом редко посещаемом месте. По сведениям, полученным у Юр Чилика, их должно было быть много около этого колодца, и, кроме того, одна из них была больна. Вообще, очень редко можно увидеть больных диких животных. Я пошел на поиски и вскоре увидел, что больное животное погибло. Я взял себе рога, и ныне они находятся в Бомбейском Общественном Музее Естествознания. Я отправился дальше, надеясь подстрелить одну газель, и вскоре увидел трех газелей, но они были очень дики и пугливы, и мне не удалось их подстрелить. Туркмены называют этих газелей сайгаками или джейранами.

Днем вернулись русские. Оказалось, что это были люди, которых я послал из Бухары 22 октября и 12 ноября и которые привезли письмо от генерала Маллесона, предписывающее мне вернуться в Мешхед. Один из этих посыльных прибыл в Мешхед 16 ноября и сказал мне, что генерал послал мне письмо в Бухару на следующий день, 17 ноября. Как сейчас выяснилось, 8 декабря Казначей спросил Азизова, туркмена из Хивы, путешествовавшего сейчас со мной, умеет ли он читать по-английски, а пару дней спустя с тем же вопросом он обратился к одному из моих русских компаньонов с аналогичным вопросом. Они оба ответили, что не знают английского, но что в Бухаре сейчас находится английский офицер, который мог бы это сделать. Казначей сказал, что не будет этого делать. Я не сомневаюсь, что эти глупые бухарские министры перехватили присланные мне письма, надеясь узнать их содержание. Эта неспособность доверять своим проверенным друзьям, как показали эти случаи с сообщениями и подарками, преподнесенными моим двум индийским солдатам, и неспособность избежать искушения поинтриговать были не менее раздражающими от того, что были ожидаемыми. Впрочем, de mortuis…,