Миссия иезуитов в Китае - [45]
В то время как об обращении в римско-католическую веру таких китайских сановников, как Сюй Куанчжи и Ли Шицзао достаточно хорошо известно, тем не менее здесь остается ряд вопросов. Во-первых, какой именно аспект христианства был так тепло принят определенными учеными и членами императорской семьи, что некоторые из них были обращены в эту веру к 1640 г.? Во-вторых, означало ли их крещение принятие основных христианских догматов или эти обращенные были побеждены лишь рационализмом, в отличие от просто веры, так как они полагали христианство менее удаленным от мирских забот, чем буддизм и даосизм?
Оппозиция иезуитам и другим западным миссионерам была мотивирована частично подозрениями, носящими характер ксенофобии, что все иностранцы — шпионы, частично этическими соображениями, которые подсказывали, что христианские религиозные отправления не соответствовали китайским церемониям, таким как: почитание Неба, предков и Конфуция, а частично — из-за профессиональной ревности, основанной на допущении, что если католицизм станет превалирующим учением в Китае, отвержение доктрин конфуцианцев, буддистов и даосов нарушит позиции их приверженцев. И неприятности начались вскоре после смерти Риччи.
Китайская буддийская верхушка всегда проявляла себя открытой оппозицией католицизму. Тем временем большинство китайских ученых также оставались в догматической оппозиции к западной религии. Не являясь поклонниками религии, они не были в восторге и от западной науки. Начиная с 1659 г., ученый Ян Куансянь (1597–1669) написал целый ряд эссе, осуждающих христианскую религию и критикующих календарь, составленный Адамом Шаллем фон Белл. В 1664 г. он обвинил Шалля в ошибках в астрономических расчетах и бросил миссионерам и «миллиону их последователей», разбросанных по земле, обвинение в составлении заговора против государства и одурачивании людей лживыми идеями[107].
Споры о календаре в особенности вызвали оппозицию традиционалистов. В определенном смысле они представляли собой первый симптом нестабильности в китайском научном мире, вызванной влиянием европейцев, подобно тому, как Опиумная война 1840–1842 гг. была первым военным столкновением с западными державами в политической истории Китая Нового времени. Консерваторы возражали против применения западных научных приборов, говоря, что часы дороги, но бесполезны, что пушки не уничтожают противника, а в первую очередь сжигают самого бомбардира, и что Китай на карте мира Маттео Риччи не находится в самом центре и недостаточно велик. Они также возражали против западного изобразительного искусства, так как видели в нем недостаток мощных ударов кисти[108].
Ввиду того что подобные возражения не были действенными, ученые-консерваторы приняли другую тактику, цитируя не совсем к месту конфуцианскую классику, чтобы отторгнуть нововведения западного знания. Ян Куансянь говорил, что календарь легендарных императоров Яо и Шуня должен быть использован вне зависимости от того, что его предсказания не всегда бывают точными. Цзюань Юань (1764–1849), представитель антизападной научной школы XIX в., говорил, что нельзя поверить в то, что Земля вертится и тот, кто верит в это, восстает против конфуцианских канонов[109]. Критики западной науки пытались ложно трактовать научные открытия европейцев, приводили пространные и неконкретные цитаты из конфуцианской классики и заявляли, что западная наука берет свои истоки в китайской. Таким образом, было заявлено, что западные календари были взяты из главы «Яотянь» в «Лишу», базовые идеи западных воззрений на Землю в ее астрономическом статусе исходили из комментария к 10 главе Цзэнцзы[110], а формула для вычисления длины окружности была найдена и освоена Цзы Чунчжи (425–500)[111]. В отношении алгебры заявлялось, что тут был позаимствован метод Ли Е времен династии Юань, тогда как другие элементы западной математики были извлечены из древнего математического трактата «Чжоуби суаньцин»[112].
Тот факт, что Минская династия смогла оставаться у власти так долго, несмотря на то, что большинство императоров, занимавших трон Дракона, едва ли были подходящими кандидатами на эту роль, можно считать знаком устойчивости китайских политических институтов. Даже в годы упадка последней великой истинно китайской династии Срединное государство оставалось в глазах европейских приезжих наиболее впечатляющей страной из существовавших. Маттео Риччи как первый иезуит, который осел в Китае, отсылал в Европу хвалебные доклады о стране несмотря на то, что ему пришлось приложить титанические усилия, чтобы добиться хотя бы какого-нибудь успеха в своей апостольской деятельности. Он прибыл в Китай в 1583 г., но до начала XVII в. ему не было дано разрешения обосноваться в Пекине. Ошибочно поначалу скопировав облик буддийского монаха, он быстро осознал, что не сможет добиться серьезного отношения к себе, пока не станет для китайских ученых партнером по диалогу в рамках конфуцианской традиции, ведь для них это было оселком универсального смысла. Погрузившись в китайскую философию, Риччи начал отсылать в Европу исполненные энтузиазма доклады, где Китай рисовался страной, управлявшейся философами (хотя иногда он намекал на истинное состояние правительства, которое ему удалось наблюдать те десять лет, что он провел в Пекине, которые отнюдь не были самым выдающимся периодом в истории Китая). Иногда в его докладах сложно найти оговорки о власти евнухов при дворе и об их политическом влиянии. Но даже Риччи обратил в христианство довольно мало китайцев. И сам основатель миссии, и его последователи в Срединной империи имели небольшое влияние на состояние дел в Китае, если сравнивать его с тем влиянием, которое они оказали на европейскую интеллектуальную историю. Их доклады, посылавшиеся в Европу, оказали глубочайшее влияние на такие важнейшие фигуры в истории мысли, как Лейбниц и Вольтер.
