Миссис Шекспир. Полное собрание сочинений - [16]

Странные они, мужчины, если разобраться.

Иной раз как дети малые.

Египтянка у меня красавица, шерстка гладкая, как шелк, глаза блестят, да и мышей покуда прекрасно ловит.

Я за нее не взяла бы света белого, не то что чудного какого-то письма.

А всё и жаль, что нет у меня того письма.

Глава одиннадцатая Чтение мыслей

В том письме мистера Шекспира полно было важной, непонятной болтовни про то, что нам кое-что надо отпраздновать, кроме его тридцатого деньрожденья.

И то сказать — чума утихла.

И я уже прослышала, что скоро снова откроются театры.

(Мне Томас Грин доложил. Рыжий Томас Грин, родня моему мужу, тогда судейский в «Среднем темпле»[39], потом секретарь управы у нас в Стратфорде, теперь уж на покое.)

Еще мистер Шекспир упомянул в письме, что мистер Бербедж ему велел сочинить несколько пьес, уже от себя.

Комедий, он написал.

Однако мистер Шекспир не помянул ни словом, какое жалованье ему положат за эти комедии, истории, трагедии, и выдан ли задаток.

Да пусть бы и выпросил он у мистера Бербеджа задаток, все ж едва ль такой, чтобы сорить деньгами и справлять себе костюм, в каком теперь он щеголял.

Не говоря уже про этот итальянской моды плащ на моих плечах, нарядный, теплый.

Вдобавок наряд ну вовсе и не в духе был мистера Шекспира.

В жизни я не видела, чтоб мой супруг расхаживал таким франтом.

Я держала его под ручку, щупала ткань камзола и дивилась, откуда он взял такой.

Из каких таких, скажите мне, доходов мой безработный муж разрядился в пух и прах?

Мистер Шекспир всегда угадывал прекрасно, о чем я думаю.

Просто уму непостижимо.

У меня аж мурашки, бывало, по спине бегут.

Раз, помню, раздумалась я об одной песне, и вдруг он ее завел.

Сперва решила, что про себя мурлыкала, пальцами мотив выстукивала, а он услышал да и подхватил.

Да нет, говорит, ничего он не слыхал.

Просто — знал и знал, что я держу эту мелодию в уме, и вся недолга.

В другой раз я овец считала, чтобы уснуть, а он мне вдруг: «Пятьдесят пять!»

Как, прости Господи, он догадался, что я овец считаю и, главное, до пятьдесят пятой именно до ярочки дошла, уж этого я не могу вам объяснить.

Натурального объяснения здесь даже быть не может.

Прямо хоть вообрази, будто белая тонкая косточка у меня во лбу прозрачной стала.

* * *

Ну вот, а в тот день, в день, про который мой рассказ, мы вышли из-под тени какой-то церкви со шпилем, папистской с виду, пошли своей дорогой, вышли на форменную свалку мусора под названьем (помню) Грейшез-стрит[40], и тут мой супруг вдруг глянул на меня и говорит:

— Этот плащ. Мне подарили этот плащ. Я его не покупал.

Я решила пропустить это чтение в мыслях мимо ушей.

И так печально слишком, чего уж рассусоливать.

Как-никак лишний раз подтвердилось, что мистер Шекспир порою знал, о чем я думаю, а я-то никогда понятия не имела о том, что творится в его немыслимой башке.

Тоска такая, что не сказать словами.

Ну, а насчет плаща, который ему подарили: известно, мне стало любопытно, кто подарил. Но не с руки мне было выдавать мистеру Шекспиру свой интерес.

А потому:

— Понятно, — я только и сказала.

Мистер Шекспир улыбнулся.

— Едва ль тебе понятно, — говорит. — Позволь, я тебе объясню. Насчет сравненья с летним днем. Я пошутил.

— О, тогда тем более спасибочки. Премного вас благодарим.

— Нет, нет, — сказал мистер Шекспир. — Ты не сердись. Я над самим собой шутил. Поверь. «Могу ль тебя сравнить я с летним днем»… Я сам себя цитировал. Кое-что из написанного. Сонет. Вдруг всплыла в памяти первая строка, когда мы стояли с тобой на Лондонском мосту. Я написал этот сонет, кой-кого сравнивая с летним днем. И лицо, которому я посвятил сонет, мне подарило этот плащ.

Новая новость. Секунды две я над нею думала.

И плащ этот уже не радовал.

Так и тянуло его скинуть — да лучше я иззябну.

Про свои чувства, ясное дело, я ему ни слова.

Сказала только:

— Очень хороший должен быть сонет.

— Почему? — мистер Шекспир удивился.

— Уж очень плащ хороший.

Мой муж пожал плечами.

— Сонет как сонет, пожалуй, что и недурной, — говорит. — Случалось мне писать и лучше.

Глава двенадцатая Вспышки

Я поглядела на павлинье перо, которое качалось на шляпе у мистера Шекспира.

— И весь гардероб у тебя от сонетов? — спрашиваю его самым милым голосом.

Мистер Шекспир вспыхнул.

Вся кровь ему кинулась в голову, стал красный, как рак.

Мой супруг и всегда легко краснел.

Самомалейшие чувства мигом у него отражались на лице.

Кожа светлая, вот и краснел. Всегда румяный, а делался еще румяней, едва какая чушь его смутит.

От невинности такое происходит или когда совесть нечиста?

Ни то и ни другое, я так скажу.

Я так скажу, что этот господин краснел просто от того, что в нем было слишком много крови.

Согласись пиявки он поставить, как Гамнет Садлер, когда хворал, — известно, цирюльник его бы вылечил.

Но мистер Шекспир до ужаса боялся кровопусканий.

Нет, лучше он будет терпеть эти свои вспышки. Правда, давным-давно, когда мы только повстречались, он еще хотел найти лекарство, хоть облегчить свое положение разными средствами, как красная девица, ей-богу, — холодил лицо и кувшинковой водой, и любистоком, и еще чем-то, не упомнишь.

Потом-то уж доктор Джон Холл ему прописал воду с лягушачьей икрой, сам и поставлял, чтобы примочки на щеки класть, — будто бы помогало.